И, видя лёгкое недоумение в лице Бирона, канцлер тут же дал ему полный расклад:
– Ведь небезызвестно, что с некоторого времени Вы, Ваше сиятельство, будучи титулованным герцогом Курляндии, являетесь поданным польско-саксонского короля. И, следовательно, тоже могли бы претендовать на часть той выплаты, о которой ходатайствует шляхетство Польши.
– О! – озарился герцог неожиданно открывшейся перспективе.
– Теперь понимаете, что требованием отказать польскому шляхетству, Волынский открыто, выражает пренебрежение Вашим интересам?
– Каков наглец!
– И это легко прослеживается и в иных его поступках. Не далее, как вчера вечером вышел казус: господин Волынский осерчал на придворного поэта Тредиаковского, и отлупил его прямо во дворце, пока они оба дожидались Вашей аудиенции.
– Побил? За что?
– Причина пустяковая. Накануне Тредиаковский получил выволочку от Волынского за то, что непозволительно затянул сроки написания торжественной оды для шутовской свадьбы. Тредиаковскому показалось, что с ним обошлись не любезно, и он решил пожаловаться Вашему сиятельству. А наутро Волынский, увидев его у порога Вашего кабинета, смекнул, для чего тот явился, и в сердцах вторично отходил его так, что будь здоров! Прямо у кабинета Вашего сиятельства. Разве это не говорит о том, что Волынский откровенно презирает Ваш авторитет? Он позволяет себе лупить Ваших посетителей, причём в Вашей же резиденции!
– Мерзавец.
– Погодите. Сейчас самое время вернуться к разговору о вечерних посиделках Волынского с соратниками. Итогом этих посиделок стало написание Волынским так называемого «Генерального рассуждения о поправлении внутренних государственных дел», которое он готовит представить Её императорскому величеству. А знаете, в чём суть сего великого трактата?
– И в чём же?
– Волынский ратует в нём за усиление политической роли русского дворянства. Догадываетесь, на что нацелен его выпад? – и, видя, опять непонимание в глазах собеседника, сделал страшное лицо, – Это завуалированная жалоба государыне на то, что немцы заняли при её персоне все высокие должности и управляют страной. Это камень и в мой огород, и в Миниха, и братьев Левенвольдов. Но, думаю, не надо называть Вам имя того, кто им видится главным немцем за спинкой трона?
К лицу Бирона мигом прихлынула кровь. И он сделался багряным.