– Костинька, айда домой, гОлодно чей-то…
Дом Костьки был гораздо ближе от речки, чем Серёжкин – туда они и потелепались, утомлённые жарой и голодом. И только зайдя в дом Костька вспомнил, как его рано утром расталкивала мать:
– Костя, сыночка, просыпайся, мы все уезжаем в район, к тёть Гале в больницу. Я и печку не топила, тебе даже поесть нечего. Ты уж сбегай к Митьке, поешьте там, а мы вам вечером гостинцев привезём. – Костька так и сделал. Натрескавшись пирогов, друганы лениво развалились на мягкой лужайке, обсудить предстоящую рыбалку, а за обсуждением, как всегда, поругались…
Отгоняя неприятные воспоминания, Костька тяжко вздохнул и подтолкнул Серёжку к столу:
– Садись. Шас чо-нить поедим.
В надежде на чудо он заглянул в холодную печь – пусто. Открыл бабушкину студёнку – широкую тумбочку для хранения продуктов – пошарил и, почувствовав какой-то запах, стал вышвыривать из неё всё, что было. Из съестного оказалась только, видимо нечаянно забытая и пролежавшая там много дней, засохшая селёдка. Костька поставил тарелку на стол, понюхал – запах был… не очень, а рядом с селедкой лениво шевелились подозрительные белые червячки… Серёжка брезгливо скривился:
– Я не бу-у-ду…
– Ешь, дурак. Это – деликатес! В Сибири, на море Байкал, тамошние жители тока протухшу рыбу и жрут. Они её омЕль зовут. Вот.
– Чай не правда!? – Серёжка выпучил глазёнки, открыл рот, но тут же быстренько захлопнул его. Мелькнула мысль: «Кабы Костька в открытый рот рыбу-то не сунул».
– Дак она чай, поди, и рождатся така? Тухла?
– Ага-а! И всюЮ жизню така тухла и плават, пока не спомают да не слопают… Дурак! Хто же енто живой протухат! Они её нарочно на солнышке, или в студёнках таких вот держат, пока не протухнет. А потом – жрут. Эт баушка наша положила спицально маненько на пробу. Вот она шас и доспела. Мы с тобой пробу-то и сымем. Вот. Жри давай!
– Дак, а ловят-то как, Кость? – спросил Серёжка, пытаясь оттянуть время перед великим таинством – пробой тухлой рыбы. – Говоришь, зовут омЕль. Зовут – это что ли с берега кричат: «омЕ-ель, омЕ-ель…», она и приплыват?
– Ой, дура-ак, – Костька обхватил голову, раскачивающуюся из стороны в сторону от возмущения, и тяжко выдохнул…
С улицы раздался условный сигнал друганов – протяжный свист. Костька выглянул за оконную занавеску, отпихнул рукой бесцеремонно лезущую туда Серёжкину мордашку, и выругался: