Юноша провёл меня длинным, неприбранным коридором (никаким евроремонтом тут, кажется, и не пахло) и, оставив возле приоткрытой двери, куда-то исчез. Я, жалко потоптавшись на пороге, глубоко вздохнула и, как в воду шагая, решительно распахнула дверь. Чтобы оказаться один на один с ней, занимавшей мои мысли весь последний год напролёт.
– Здравствуйте, – тривиально выдавила я, от идиотского смущения не в силах даже посмотреть прямо, сумев лишь робко охватить общий силуэт.
Силуэт молодой женщины, почему-то сидевшей на полу, обхватив колени руками.
– День добрый, – последовал беспечный ответ. – Ничего, что мы
тут расположимся?
– К-конечно, – поспешно ответила я, исподтишка удивлённо
оглядываясь по сторонам.
По сторонам, собственно, ничего и не было, если не считать табуретки со стопкой журналов и круглым будильником сверху, клетчатого чемодана в углу, а также пары каких-то холстов, натянутых на подрамники и прислонённых к стене задниками наружу.
Ни компьютера, ни книжных стеллажей, ни какого-нибудь ручного суриката (ладно, это чересчур, – но хоть голой кошки породы «русский сфинкс», что ли), ни – чего там ещё можно было ожидать в комнате, где тебя принимает автор нескольких романов, выпущенных в массовой серии одного преуспевающего издательства: коллекции китайских масок? Японских вееров? Модели парусника?.. Ни даже завалящего письменного стола (либо уж, чёрт возьми, сервировочного – с шеренгой бутылок!). Скорее это всё отдалённо напоминало мастерскую… Но отчего я вообще решила, что она пригласила меня к себе домой?
Хозяйка (?), впрочем, сидела не на голом полу, как мне показалось сначала, а на матрасе с покрывалом, по цвету почти сливавшимся с вытертым ковром. Неловко усевшись на указанный край этого самого матраса, я наконец заставила себя взглянуть на неё прямо и независимо – а то что за детский сад, в самом деле?..
Серия, в которой выходили её книги, оформлялась таким образом, что ни фотографий авторов, ни сведений о них не предусматривалось. Поэтому я впервые видела её в лицо.
Лицо, вполне простонародно-великорусское (ничего своеобычного, тем более аристократического в чертах), могло бы даже слегка разочаровать, тем более что явно относилось к тем свежим молодым лицам, которые уже содержат осторожный намёк на то, что когда их обладательницам станет под или за сорок, они рискуют превратиться в совсем так называемые «бабьи» – если б не высота выпуклого лба и большие светло-карие глаза, живо меня изучавшие. Глаза настолько светло-карие, что ещё чуть-чуть, и их можно было бы назвать янтарными; глаза, отлично рифмующиеся с густыми каштановыми, просто каштановыми, без всякой рыжины, волосами, когда-то подстриженными в форме каре, а ныне сильно отросшими…