Ты прав, о Господи! Но вот что невдомек
Мне, скудоумному: зачем стоишь вдали Ты?
Ведь видишь Ты, что лев ягненка поволок
И похотливец вышел для ловитвы.
Как беспристрастен Ты! И, зная это, всякий
Не вправе ли сказать убивец или тать,
Что Судный день – одни сплошные враки,
А если Ты и есть, Тебе на нас плевать…
Опомнись! Наведи на них Ты скорбь и гибель
И судьбы их развей, как листья к ноябрю, —
И либо укреплюсь я в шаткой вере, либо
Я стану как они. И лиру разобью.
Завидую мирскому злу —
Богатым, сильным, злым:
Они живут, а я терплю,
Царят – а я гоним.
Легко советовать – уйди
От зла, твори добро,
А Ты меня вознагради
Не после похорон.
Иначе плюнут мне в лицо
И разотрут плевок
За то, что не был подлецом,
А истину берег.
Еще молюсь, еще людской
Я не боюсь молвы,
Но нет, но нет Тебя со мной
На пыльных мостовых.
Стремясь расслышать – без успеха! —
Откуда, как глухой набат,
Гремит сквозь маскарадный смех мой
Любви капризная мольба,
Вы отзоветесь нежной лаской,
Но неприметно, как овал,
Мою улыбку стянет маска
Угрюмой ненависти к вам.
В долине отзвуков и вздохов
Вы броситесь искать души,
Но разграненный эхом хохот
Рыданья ваши заглушит.
И повторится многократно
Игра – вернется бумеранг,
Сполна налитый спесью братней
Для врачеванья ваших ран.
И чтоб уже не обмануться,
Мечась в отравленном кругу,
О, дайте, дайте мне вернуться
В себя! Я больше не могу…
***
*Я схожу с ума от одиночества
И не верю больше в чудеса,
Зазову – без имени, без отчества —
Хоть кого-нибудь на полчаса;
Разбивая отчужденье, ласково
Я скажу, что полюбил его:
Милый друг мой, разопьем шампанского
И Христово встретим Рождество.
Если же, рождественский и розовый,
Он на зов не обернется, – пусть:
Я решусь – с балкона грянусь оземь и
В небо ясным соколом взовьюсь.
***
Искрился снег. И ты колол дрова.
И радостная каркала ворона.
И глянцем отливала синева.
И осыпался иней с клена.
Прекрасна жизнь! На скатертном снегу
Напутал птичий след крестов и знаков.
И хлопнув дверью, ты ушел в тайгу,
Неповторим и одинаков.
По снежным елям гарцевал мороз,
И шелушился жалостный ольшаник.
Бело и тихо. И не видит слез
Никто из обреченных на молчанье.
***
*Я курил злонамеренный деготь,
Утопая по шею в меду,
Но не мог огорчить и растрогать,
И расстроить пчелиную мзду:
Прилетали, жужжали, вносили…
И чтоб сладкую жизнь превозмочь,