— Чтобы было время, нужно раньше вставать, — мачеха вышла в коридор, сложила руки на груди, приказала: — Быстро к Розочке!
Я прошмыгнула мимо мачехи, на удивление не получила ни подзатыльника, ни тычка в спину. Эмма добрая? Да быть не может. Интуиция говорила мне о приближающихся больших неприятностях. С чем они могли быть связаны я не смогла придумать, поэтому понадеялась на чудо. А вдруг.
Я поднялась на второй этаж. Комната Розы находилась в конце коридора. Самая большая, светлая и с длинной террасой, увитой диким виноградом. Летом, в густой тени листы, там было прохладно, а осенью, когда виноград окрашивался в багрово-красные тона, становилось невероятно красиво. Но этой красотой я могла любоваться либо из комнаты Розы, когда делала ей причёску, либо с улицы. С тех пор как сестра заняла эту комнату я ни разу не вышла на террасу.
— Наконец-то! Давай живо! — разрумянившаяся девушка подобрала зелёную юбку и села перед резным трюмо, хмуро посмотрела на меня.
А меня что-то смущало. Я, как недавно мачеха, прищурившись, осмотрела комнату: небрежно заправленная постель (а этого никак не должно быть, ведь горничная тщательно следила за идеальным порядком в комнате), примятые подушки, кружевной платок сиротливо лежал у ножки комода.
— Что ты застыла? Живее! Или матушку позвать? — Роза сжала кулачки, зло смотрела на меня, а мой взгляд сам собой скользнул к зелёной туфельке, которая аккуратно затаскивала тонкую коричневую полоску ткани под длинную юбку платья. — Тереза!
Я вздрогнула, подошла к Розе и принялась за белокурые волосы сестры. В далёком детстве я завидовала, хотела такие же белые волосы и синие глаза, вместо своих тёмно-каштановых волос и карих глаз. Благодаря противному характеру сестрички быстро расхотела. Да и мачеха такая же синеглазая блондинка, как и дочь, своим отношением ко мне помогла избавиться от зависти. Неприязнь к блондинкам накрепко засела во мне. Возможно, поэтому я научилась обращать внимание на мелочи, а, может, от природы такая.
Я ловко вплетала в густые косы Розы нити с бриллиантами, которые казались каплями росы, а сама думала над тем, что не так. Когда я вставляла последнюю шпильку в свёрнутую барашком косу, поняла. Наш слуга Том, когда сбегал по лестнице выглядел взъерошенным, на щеках горел румянец, он досадливо морщился в то время как его рука прикрывала шею. Шею! На ней не было тонкого коричневого галстука обязательного элемента формы слуг нашего дома. А Роза спрятала под платьем тонкую коричневую полоску.