И перед глазами вспыхивают видения.
Слишком яркие, чтобы быть просто бредом воспаленного сознания.
Огонь охватывает меня. Лижет руки, ластится домашним котом.
В нормальном состоянии я бы заорала и отшатнулась, но в этом полусне-полуяви — я радостно, заливисто хохочу. Мне не больше семи — окружившие меня взрослые видятся огромными, высокими, как столетние деревья. И такими же надежными.
Мама радостно подхватывает меня и кружит на вытянутых руках. Вокруг нее тоже огонь — наш общий.
Картинка сменяется.
Пламя тоже теперь другое.
Злое, кусачее. Дикое.
Оно не подчиняется моим приказам. Напротив, бросается еще яростнее.
Сверху наваливается чужое тело. Душно, нечем дышать. Дым заполняет легкие. Я кашляю, взмахиваю руками — и понимаю, что на самом деле горю.
Гроб занялся моментально. Лак почернел, обуглился, покрылся яркими алыми точками, словно сотня враждебных глаз уставилась на меня одновременно.
Мои крики становятся громче. Пламя ярче.
Сквозь багровые всполохи пробивается чей-то голос. Знакомый и не знакомый одновременно.
— Инни! Сестренка, я здесь! Остановись! Все хорошо!
Какое хорошо? Я горю заживо!
Взгляд выхватывает длинные дрожащие пальцы, царапающие стенки короба. Крышка высоко, я не дотягиваюсь.
Запоздало осознаю, что на гроб конструкция не очень-то похожа. Слишком просторно.
В этот момент огонь вспыхивает прямо на ногтях. Мне почему-то не больно, но все равно страшно. Я отпихиваю от себя льнущие искры, и они подчиняются — разлетаются в стороны вместе с обломками деревянных стенок.
Надо мной — синее небо и одинокая круглая тучка, с которой прямо мне на лицо сыпется мелкий дождь.
У черной, закопченной стены стоит парень лет тридцати с пепельно-белыми волосами. «Брат», — отдается уколом в груди.
Откуда? У меня не было братьев…
Сознание милосердно покидает меня. Кажется, я еще успела пробормотать «че за хрень».
Но это не точно...
Когда я очнулась во второй раз, потолок оказался иным. Куда выше, куполом как в церкви, из темно-коричневого камня с золотистыми прожилками.
Я перевела взгляд в сторону и вздрогнула.
На многоярусном парапете ровными рядами стояли таблички. У каждой — крохотная свечка в глиняной подставке.
Линии заняты не все, лишь верхние три. Передние пустовали. Словно аудитория, где задние парты освоены двоечниками.
Мне показалось, или при этой мысли лампады гневно вспыхнули ярче?