Моё тело просто рождалось слабым, это было невероятно тяжело
исправить, но рано или поздно за слабостью приходили болезни. Имея
Ирис при себе, казалось бы, я вообще должен забыть, что такое
болезнь. Но Ирис не успевала их лечить, как возникала новая еще
более тяжелая.
Какая же счастливая эта женщина, я чувствую, как от неё исходит
материнское тепло, такое вообще редко бывает с женщинами, которые
меня вынашивают.
Обычно они считают, что прокляты, что я маленький вампир, что
высасывает из них саму жизнь. Насчет вампира мимо, а всё остальное
чистая правда.
Но зато с таким огромным жирным минусом, я всегда старался
прожить максимально яркую жизнь и оставить после себя хоть что то,
не детей так какие-нибудь изобретения. За все мои перерождения мне
не встречались миры, хоть сколько ни будь технологически
развитые.
Хотя... Были исключения, миры пост-апокалипсиса, где жизнь не
сахар, так на мне еще это вечно висящее проклятье. Как говорит
Диос, однажды мне повезет и проклятье превратиться в дар.
Кажется, я понравился Диосу, думаю тяжело подделать смех и
сарказм, что льется от моих историй.
А истории, конечно, да... И не придумать же такое.
К сожалению, развитие не подошло и к пятидесяти процентам. Но
всего какие до тридцать пять, но это уже выше моего максимально
результата. Так глядишь и до 60 дотяну, ех-хе-хе.
Рождение, оно, такое... Всегда неприятное. Во-первых, я больше
не могу с помощью духа покидать тело. А первый год, в теле младенца
всё как-то не уютно.
Видишь плохо, моторика никакая, мышцы слабые, хотя готов
поспорить, что я одолею любого мелкого в таком же возрасте,
аха-ха-ха.
За то время пока я сидел в пузе у своей матери я успел выучить
их язык и первое, что я услышал, когда родился, это голос отца.
— Ну здравствуй Рейн Криг.
— Ну здравствуй Рейн Криг.
— У-а-а-а-а! — Радую своих родителей громким криком. —
У-а-а-а!
Уф, вдоволь накричавшись почувствовал, как меня начало клонить в
сон. Само по себе моё лицо расползлось в улыбки, от тех волн,
обожания и любви, что транслировали родители. Хотелось еще
напоследок злобно засмеяться, но я сдержался.
Как-то так вышло, что в своей первой жизни не удалось мне
познать, столько простых, но тем не менее фундаментальных и мощных
чувств.
Мою мать звали Мари, а отца Грегори. Тело младенца не
совершенно. Даже не заметил, как повитуха обрезала пуповину и
замотала меня в кокон и передала в руки Марии.