- Все хорошо, милая! – сразу сказал
он, стараясь ее ободрить, - Ты справилась! Скоро все закончится, и
мы...
Она стояла лицом к стене, низко
опустив голову. Из-под зажмуренных век текли слезы. Ему хотелось
задержаться, обнять ее, успокоить, но он помнил о тайминге.
Задержись он хоть на несколько секунд и за дверью образуется
столпотворение.
- Не бойся! Тебе уже ничего не
грозит. И одна ты не будешь, ибо следом идут остальные... Только
педаль не отпускай...
Проходя мимо, он вытянул руку, желая
коснуться её, но не дотянулся и вышел на вторую полосу. Мимо, как
ни в чем не бывало, прошелестело «эскимо». Он шагнул в надежде
наступить на него и, наконец, нейтрализовать, но...
...оказался в кабинете доктора.
Петров держал педаль ногой, а сам невозмутимо листал страницы
какой-то книжонки, которую, видать, по пути прихватил с полки,
чтобы скоротать время. Игорь усмехнулся.
- В наше время все лечат, - произнес
он в смутном стремлении его подбодрить.
- Саркома – мразь, вроде моей жены, -
ответил Петров, не отрываясь от книжки, - Она так радовалась, что
переживет меня... Интересно, ее могилу еще можно найти? Я бы с
радостью...
Конец фразы Игорь уже не услышал,
выйдя на очередную полоску. Достал из карманов смартфоны и включил.
Оба были на последнем издыхании, значит, времени на раскачку нет.
Он шагнул и, не осматриваясь, тут же навел обе камеры на пустую и
серую бетонную коробку, в которой оказался. Руки тряслись, из-за
чего камеры никак не желали фокусироваться. Он каждую секунду ждал,
что экраны погаснут, и тогда единственным способом выбраться
отсюда, будет лишь очередная смерть. Он невольно втянул голову в
плечи, представив внезапный и чудовищный удар, который раздробит
ему шею, или голову, или спину.
На одном из экранов вдруг что-то
мелькнуло, и Игорь, стараясь унять дрожь в руках, повел перед собой
смартфонами. Экранчики были слишком маленькими, и он видел на них
лишь части некоей деревянной конструкции. А потом шумно втянул
носом воздух, когда перед ним уже «во плоти» материализовалось
нечто, больше походящее на средневековый пыточный агрегат, нежели
на мышеловку.
Жуткая, громоздкая, черная,
ощетинившаяся длинными шипами, словно позаимствованными у
гигантской акации, она рогаткой раскорячилась в правой половине
помещения, подпирая верхними гранями потолок. Застыла, натянулась,
недовольная разоблачением и готовая к малейшему промаху, чтобы
мгновенно схлопнуться, впиться иглами, размозжить хрупкое
тело...