Работяга Данил между губ сигарету держит, правда, незажженную. Пялится на дорогу исподлобья. Мрачный, в образе самого главного парня на деревне. Гонора, конечно, у него выше крыши.
Как бы там ни было, рядом с ним почему-то не страшно. Я не могу это объяснить, на каком-то клеточном уровне чувствуется. Он мне отца напоминает. Нет, не внешне. Папа был двухметровым худым блондином. Данил тоже высокий, но не настолько. Он широкоплечий, крепкий, смуглый шатен. Но, как и папа, он тоже много хмурится, вечно всем недоволен. При этом я всегда знала: в глубине души папа добряк, который не обидит.
Невольно окунаюсь в воспоминания. Теплый весенний денек. Мне десять, Варе — двенадцать, уже подросток, не отрывающийся от телефона. Мы сидим в беседке у дома, отец стрижет газон.
— Пап, мы хотим в ресторан! — перекрикивает Варя шум газонокосилки.
— Сильно? — отзывается он, вытирая пот со лба.
— Терпение на исходе! — поддакиваю я, расцветая от счастья.
— Одевайтесь.
Через полчаса мы с Варей в длинных модных платьях выходим из дома, отец — в идеально сидящем костюме. Забираемся в его блестящий чистотой «Крузер 200» и едем. Долго-долго. В город. Показывать наряды, гулять, обедать...
Я редко думаю о прошлом. Не хочу превратиться в ноющее нечто, которое только и говорит, что о былом. Наша жизнь — здесь и сейчас. Возможно, однажды и до матери это тоже дойдет.
Через час трактор останавливается в какой-то адовой глуши у закопавшегося по брюхо черного внедорожника. Мужики выпрыгивают на улицу. Здесь их обувь — ботинки и резиновые сапоги — выглядит уместнее, нежели мои босоножки на плоском ходу, которые моментально увязают в сырой земле.
Данил выглядит получше: пока ждал Виктора Леонидовича, обмылся под уличным душем. Волосы стали на тон светлее. Футболка и штаны уже почти высохли на солнце. Глаза, правда, по-прежнему покрасневшие и воспаленные. Он часто моргает, иногда вытирает скупую мужскую слезу, без его разрешения катящуюся по щеке. В такие моменты мое сердце преисполняется сочувствия и хочется предложить ему еще один пирожок с луком- яйцами, что я купила на рынке.
Данил смотрит на крузак, Леонидович — на меня.
— Зажигалку дай, — не просит, а требует Данил таким недовольным тоном, что становится ясно: на меня нечего заглядываться.
Леонидович вздрагивает, как от подзатыльника. На всякий случай я встаю чуть поодаль, чтобы не мешать.