Ведьма прикрыла глаза, вздохнула и вытащила на свет божий ладонь, полную… серебряной пыли.
Брезгливо стряхнула россыпь драгоценного металла на пол, вытерла руку о платье и снова погрузила в сердце. Несколько подобных манипуляций и ладонь первородной вышла из органа почти пустой.
Тогда ведьма быстро водрузила сердце на место и… тело Гервасия на глазах начало обретать прежний облик. Кожа стала мраморно-белой, испарина на лбу высохла, мышцы буквально налились мощью.
–Фуф! Спасибо, колдунья! – выпалил глава Мессеров, вставая с постели и совершенно не стесняясь своей наготы.
Дея кивнула и добавила:
–Проследи, чтобы сынуля выполнил клятву. Завтра приду ворожить в лес.
И вышла вон.
–Какова чертовка? – ухмыльнулся Гервасий, наблюдая за лицом Эффлера, неподвижным, но уж слишком скованным.
Громила-германец ощущал странное жжение в груди и животе, навязчиво распространяющееся по телу.
А когда Деи и след простыл – Эффлер слышал, как она хлопнула входной дверью, и как великосветски пожелал ей удачи Ногаре – громила-германец почувствовал нечто еще более странное. Это напоминало сильный сексуальный голод, только ощущения не концентрировались в эпицентре подобного голода, а расползались по всему телу. Было жутко некомфортно, даже неприятно, словно вся кожа, все мышцы, все внутренние органы противились уходу первородной.
– Она вернется, – ухмыльнулся Гервасий, натягивая на голое тело любимый спортивный костюм – темно-синий с красными полосками на брюках.
– Да мне то, – пожал плечами Эффлер, быстро удаляясь в свои покои.
***
Битых два часа громила-германец пытался восстановить то самое душевное спокойствие, каким гордился тысячелетья. Этот холод внутри, это безразличие почти ко всему. Но ничего не выходило.
Каменные стены его апартаментов, не уступавших по масштабу комнатам Создателя, лишенные всяческих украшений – обоев, гобеленов напоминали о том, как Дея проскользнула мимо Эффлера, готовая уйти и не лечить умирающего Гервасия.
Окно почти во всю стену с чугунными вставками заставляло думать о том – как она добралась до Равнины в такую непроглядную темень.
А на кровать в пять эффлеровских размеров и стулья, позволяющие громиле-германцу развалиться в свое удовольствие, хозяин вообще старался не смотреть.
Словно горячие искры рассыпались по коже, а возбуждение, очень напоминающее сексуальное, никак не проходило.