— Что ты в нём такого нашла? Почему ты решила работать на него?
— Потому что меня продали ему. У меня не было выхода. Совершенно никакого. Отец продал меня Царёву! — выдаю я, рассчитывая на понимание.
На мгновение лицо Евгения искажается болью. Мужчина смотрит на меня какое-то время и пытается переварить услышанное, а внутри появляется огонёк надежды на то, что он поймёт меня, попытается простить.
— Твой отец продал тебя Царёву? Ты была безвольной вещью на рынке, которую можно было продать? Наручников я на тебе не видел… — покачивает головой Евгений. — Ты делала всё, что требовал Царёв, спала с ним… И даже когда оказалась в моей постели, продолжала воровать ценную информацию у меня из-под носа. У тебя не было ножа у горла… Ты могла попросить о помощи, но не сделала этого… Почему, Ира?
— Потому что боялась, — отвечаю, разочарованная тем, что не встретила поддержки во взгляде того, кого любила.
— Это глупо… Тебе нравилось плясать под дудочку Царёва, поэтому не стоит сейчас строить из себя жертву и пытаться обвинить во всём кого-то другого. Ты могла не делать всего того, что сделала, но ты выбрала иное… Завтра утром приедет няня, а мы с тобой отправимся в больницу, чтобы узнать у доктора всё о дальнейшем лечении Даниила. И не думай, что уже стала богатой наследницей, потому что с момента смерти твоего отца, если она на самом деле случилась, должно пройти не менее шести месяцев, а их у нашего сына нет.
Антипов уходит, а я прислоняюсь к стене и медленно скатываюсь по ней на пол. Слёзы текут из глаз крупными градинами. Он не захотел слушать и поддерживать меня. Антипов обвинил меня во всём… Даже не попытался поддержать.
Я думаю над его словами, но сын плачет, и я заставляю себя заняться им, отталкивая самобичевание, которое ничуть не поможет. Мне ещё предстоит поговорить с мамой, если отец действительно мёртв, и Царёв не обманул меня.
А ещё я до сих пор не понимаю — зачем он звонил?
Таилось в этом звонке что-то скрытное…
Вот только что?
7. Глава 6. Евгений
Войдя в комнату, с силой ударяю о стену кулаком. Кожу на костяшках пальцев саднит, но эти ощущения ничто по сравнению с душевной болью, которая буквально съедает меня изнутри.
Как-то подозрительно быстро Царёв оклемался. Я думал, что его жизнь закончена, но соображает он просто прекрасно. Вероятно, мозги сохранились. А из инвалидного кресла ничто не помешает этой твари продолжить отравлять мою жизнь. И он уже делает это.