— Катя, Катя, — влез я, когда
девушка запнулась, чтобы перевести дух. — Я всё понял! Всё
будет!
— Звать Васильевича? — с ходу
прочитал мой взгляд Свят.
— Васильича, Рыбака, Клаву, из
новых девчонок Иру, кто там у бугровских сейчас главный, тоже зови.
И сразу скажи: пусть раздают указания и полностью освобождают день
до вечера. Сегодня у нас большое планирование.
— Хорошо. — Свят
вскочил.
— А, и ещё! — остановил я его в
дверях. — Пусть основная боевая двадцатка хоть немного отдохнёт.
После дня большого планирования, если не будет новой информации по
бандитам, у нас будет ночь добычи малых жемчужин и закладка основы
дороги жизни.
— Понял! — Свят ускакал, а я
повернулся к угрюмо доедающей последний кусок торта
девушке
— Катюш! Ты большая
молодец!
— Но?.. — с подозрением
посмотрела она на меня.
— Никаких «но»! — Я улыбнулся и
накрыл её ладонь своей. — Ты не участвуешь во всех этих внешних
кампаниях и можешь видеть здесь то, чего не вижу я. Продолжай в том
же духе и…
— Вот только не надо про премии
и повышение зарплаты…
— Будешь работать за идею? —
усмехнулся я.
— Именно! — Голубые глаза Кати
сверкнули. — А за какую именно, я потом расскажу.
— А может…
— Классный тортик! Ещё есть? —
Девушка вскочила и рванула к холодильнику.
— Пирожные есть. На верхней
полке посмотри.
***
— А почему опечатано? —
улыбаясь во весь рот, поинтересовался Виктор и указал на ворота
усадьбы графа Пантелеева.
— Чтобы ты спросил? — сплюнув
сквозь зубы, ответил полицейский.
— Ну, так я спросил… — Виктор
сделал шаг вперёд и вдруг резко нагнулся. — Ой, смотрите! Вы,
кажется, обронили!
Он поднял пятидесятирублёвую
купюру.
— Точно! — Полицейский протянул
руку.
— Так почему, говорите,
опечатано?
Виктор сделал шаг назад и убрал
«находку». Да, был некоторый риск в том, чтобы в глуши
провоцировать служителей закона, но у него на пальце красовался
поддельный перстень безземельного барона, а приехал он на пусть и
не новом, но на дорогом новгородце.
— Граф помер, вот и
опечатали!
— Так у Семена Павловича же
дети есть, — удивился Виктор.
— Я тут ещё сотню вроде уронил,
— заржал полицейский, намекая на то, что на пятьдесят рублей он уже
наговорил.
— А я две! — поддержал его
напарник, а дуло автомата в его руках немного поднялось. — Ты
полтинник-то моему другу отдай.
— Ой, упала! — ахнул Виктор и,
бросив купюру на землю, быстро зашагал к своей машине.