И чаньское фарфоровое блюдо искуснейшей работы плавно
поднимается, на секунду замирает в воздухе, чуть наклонившись,
поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы продемонстрировать и
жене, и стоящему в отдалении слуге янтарные, тонко нарезанные
ломтики самого дорогого в Европе фрукта. Только после этого, дразня
красотой и невыразимым, сказочным ароматом отправляется в путь.
Медленно, чтобы на миг завороженный лакей успел прийти в себя и
освободить для него место, переставив или даже убрав со стола почти
уже съеденное жаркое из голубей – Шарлотта обожала его не только за
изысканный вкус, но и как напоминание о детстве, об оставленном
ради любимого мужа замке Безье в далекой и теплой Окситании.
- Вообще-то мог и сам передать, – обиженно надув распухшие губки
проворчала супруга. Негромко, но так, чтобы де Савьер расслышал и
сделал вывод, что магия – магией, но женушке хочется, чтобы просьбы
выполнялись лично. Чтобы не только подошел, но еще и поцеловал. Или
хотя бы в шейку чмокнул – беременные, они такие. Сложные. Любая
мелочь, несущественная в другое время, у них внезапно готова
превратиться в трагедию.
Пришлось улыбнуться, подойти и очень галантно, с чувством
поцеловать пахнущую пряным соусом ручку. Уф-ф. Пронесло – ни бури,
ни слез не случилось.
И только господин лейтенант, боевой маг, приписанный к
Пикардийскому корпусу, собрался возвратиться на свое этикетом
предписанное место, как в столовую вошел камердинер.
- Ваша милость, к вам его сиятельство виконт де Камбре! Изволите
принять?
Де Савьер едва не поперхнулся ананасом. Господи, только бы не
услышал – заклюет, как есть заклюет.
Еще бы! Королевский интендант, представитель короля во всей
Пикардии робко переминается с ноги на ногу в прихожей простого
шевалье и всего лишь лейтенанта – есть над чем позлорадствовать.
Ну… лейтенант, конечно, не совсем простой: истинный маг как-никак.
Да и шевалье, он, того, тоже не очень. Внебрачный сын прошлого
короля, если тот же де Камбре не врет.
- Проси! – А что еще скажешь? Ох сейчас начнется…
Виконт, молодой мужчина, лет двадцати пяти, но наполовину седой
и с лицом изуродованным старым шрамом, вошел скользящей походкой
вельможи, будто на высочайшем приеме. Он ее полгода репетировал,
это де Савьер знал точно. Как-то лично увидел сей увлекательный
процесс, потом минут десять даже не смеялся – ржал как боевой
конь.