—
Ни поспоришь, — приподнялись краешки его губ в самодовольной
улыбке. — И что, теперь собираешься сражаться с нами
всеми?
Да
он, блять, играется со мной! Как кошка с уставшей и полудохлой
мышью!
—
Всяко лучше, чем просто так сдохнуть.
Он
на это ничего не ответил, после чего, наклонившись, поднял с плиты
небольшой камешек, поместил его меж пальцев…, а в следующий миг
позади меня раздался оглушительный грохот от разрушений. Я
рефлекторно обернулся и увидел в стене огромную вмятину, словно
оставленную взрывом ракеты, и то, как она засыпается осыпающимся
потолком этого помещения.
Стараясь выкинуть это из головы, я
развернулся и продолжил держать на мушке этого мужчину, что в ответ
лишь самодовольно лыбился.
—
Молодец, мой мальчик, — закивал он сам, — молодец. Ранее твои слова
ничего не стоили, но теперь, благодаря твоим действиям, у них
появилась ценность, ведь настоящий мужчина не отворачивается от
своих слов, а держит за них до последнего вздоха, даже если весь
мир против него.
—
Да мне срать, — пряча страх глубоко в себе, лаконично, не проявляя
и грамма эмоции, произнёс я, смотря в его глаза.
—
Что ж… это… печально. Молодое поколение должно слушать старших и
благодарить их за подаренную им мудрость. А в твоём случае — ещё и
за оказанную тебе похвалу.
—
Что. Тебе. Надо. От. Меня? — процедил я каждое слово.
—
Всё размышляешь о том, почему же ты всё ещё жив? Мечтаешь уже
побыстрее умереть, дабы не испытывать это напряжении и давящее
чувство? Хочешь, чтобы всё уже побыстрее закончилось и тебе не
приходилось и дальше строить из себе бесстрашного, хотя в глубине
души ты прямо сейчас готов побежать от нас со всех ног?
—
Не тебе уж точно заявлять, что сейчас у меня на душе.
—
Горделив. Крайне горделив — подобно аристократу. Но всё же даже
чересчур — не знаешь, когда остановиться, и даже понимая, что
другой стороне от тебя что-то нужно и ситуация для тебя не патовая,
всё равно продолжая говорить нечто столь… необдуманное и рисковое.
Ты точно не аристократ.
—
Да я и не стремлюсь к этому.
—
Это видно, — заявил он уже с неким очевидным пренебрежением в
голосе. — Но знаешь, мальчик мой, я великодушен, и несмотря даже на
твою дерзость и… напыщенность, я учту также и твой юный возраст, а
потому не стану наказывать тебя за это.
Напыщенность? Это он про меня-то? По-моему,
уж кто если из нас двоих и напыщен, то это точно не я. Да и эта его
пощада… лицемер ёбанный — ему же просто что-то нужно от меня, а
потому я до сих пор живой…