Охраны поблизости она не чувствовала — либо Абисс наплевательски
отнесся к просьбе Ричарда, либо, что более вероятно, сегодня вообще
никто всерьез не рассматривал возможность ее побега. Это наводило
на определенные мысли о истинных целях таинственного члена Совета,
о котором девушке было известно немного. Его семья управляла казино
на протяжении поколений, но Лина никогда не слышала о том, чтобы
кто-то из этого рода вступал в Орден, а занять место в Совете мог
лишь тот, кто хотя бы временно занимал пост капитана на корабле
Искателей. Решив пока не морщить об этом лоб, девушка вернулась в
часовню, ей оставалось еще долгих восемнадцать часов бдения и
благочестивых размышлений.
Время двигалось неспешно. Погрузившись в тишину, Лина впервые за
долгое время ощутила спокойствие и безмятежность. Весь долгий
пройденный путь сейчас был у нее перед глазами. Но нельзя войти в
одну реку дважды, и пусть воспоминания не изменились, она сама уже
была другой. За некоторые свои слова и поступки сейчас ей было
попросту стыдно. А многое другое она бы желала исправить. За свою
короткую жизнь Лина пролила слишком много крови, и сейчас, перед
ликом богини, ей было... не по себе. Страх, что эти руки не
способны ни на что иное, въедался в душу, наполняя ее подлым ядом.
Даже если случится чудо и у нее получится выйти из лап судьбы живой
— сможет ли она найти себя в мирной жизни, без насилия и постоянных
убийств?
Что она может предложить Ричарду, кроме своего тела и навыков
ликвидатора? Чему сможет научить своих дочерей? И есть ли у нее
моральное право надеяться на спокойную, счастливую жизнь после
всего того, что она уже совершила? Это было невозможно. Лина
прекрасно понимала, что ей не место в том будущем, которое желает
выстроить Генар Старший. Идеальный мир она не заслужила, да и не
позволит его выстроить такой ценой. Ей там будет нечего делать, она
станет лишним, бесполезным и даже опасным рудиментом ушедшей эпохи.
Несмотря на то что метаморфы прекрасно адаптировались ко всем
обстоятельствам, она была слишком опалена насилием, ненавистью и
войной. Она не мыслила себе иной жизни, кроме как на борту корабля,
под прекрасными голубыми небесами, на волнах ветра — навстречу
опасностям и приключениям.
Наступившая ночь приняла ее в свои объятия, словно мать
прижимает к груди дитя. Дыхание стало поверхностным, но девушка не
спала, старательно размышляя, ища себе оправдания и сама же их
отсекая. Ей очень не хотелось идти на смерть лишь потому, что она
больше ничего не умеет. Она мечтала научиться созидать, а не только
разрушать. Но это было противоестественно ее природе. А значит, от
этой природы ей следовало отказаться. Чтобы выйти за рамки, стать
чем-то большим, чем просто лучшее из творений Ротенхауза, ей
предстояло начать все заново. Перекроить еще раз свое естество,
отказавшись от всех его даров ради лишь одного — человечности.