Кроме этого, был ещё один неприятный момент. Я начал привыкать
обороняться. А ведь вся сила Охотника в том, что именно он
преследует свою жертву. Охотник проявляет инициативу, и именно
поэтому мы настолько опасны, и так нас боятся. Охотник, который
даёт себя загнать в угол дичи — ну, скажем так, это мёртвый
Охотник, и это не обсуждается.
Даже на заре моего истребительного пути в этом мире я не успевал
ставить Печати, они заполнялись быстрее, чем я успевал их ставить.
Да, высшие уровни Печатей — это, конечно, не начальные, но факт
остаётся фактом. Сейчас мои Печати были заполнены разве что на
треть, а к сожалению, поедая блины, их энергией не заполнишь. Для
этого нужна яркая, красивая и, лучше радужная, энергия
Разломов.
Самое интересное, что в Иркутском Эпицентре, в кои-то века, было
всё по плану. Пушкин и Алексеев взяли на поруки Вербицкого и,
командуя сводными силами Истребителей, зачищали Разломы. Да-да,
Императрица всё-таки решилась. Подозреваю, что Бухич сказал своё
веское окончательное слово.
Вербицкого, по понятным причинам, я к себе в усадьбу не
приглашал. Алексееву я, как будто, не нравился. Подозреваю, что это
было связано с романом Эмики и Ларика, поэтому пошёл он нахрен. Но
Александр Сергеевич заскакивал ко мне на огонёк, и делился
последними известиями.
В общем, Вербицкий дал клятву крови Императрице, со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Почему я думал, что сюда влез
Бухич? Потому что Пушкин, со смехом, рассказал про ошейник из
неуничтожаемого металла, который сейчас красовался на шее
Абсолюта-предателя. И которым Пушкин мог делать ему ощутимо больно,
в случае, если тот делал что-то не так. Унизительно, как для
Абсолюта? Несомненно! Но я подозреваю, что именно на это и был
расчёт.
Бухич был добрым для своих, но беспощадным для врагов. И в
данный момент Вербицкого он считал врагом, так сказать, по его
поступкам. Однако, почему-то дал ему шанс. Дал бы шанс предателю я?
Ну, скорее всего, нет. В любом случае, это не моя ответственность.
И Сергеич сказал, что вопросов пока к нему не возникает.
Весь пафос и честолюбие Вербицкого куда-то пропали. Он выполняет
всё, что от него требовали, и даже больше, бросаясь в самую гущу
схватки. Пушкин пару раз даже беспокоился за его безопасность. Он
всё ещё не мог понять: тот так неистово пытается заслужить прощение
или просто ищет смерти?