Странно было многое знать.
В голове толкались базовые знания о мире, о моем виде, о местном
языке и другом. Вот только маленький кошачий мозг не мог
обрабатывать столько информации сразу после рождения. В скорлупе я
вообще думать не мог, только чувствовать. Я старательно развивал
себя, заставляя голову работать. Логические цепочки совсем не
строились в первую неделю после рождения. Я утомлялся, меня что-то
отвлекало, или мысль банально ускользала. Затем стало немного
легче. Я начал соотносить факты, прислушиваться к разговорам и
пытаться выделить суть в бесконечном потоке детской болтовни. Я
научился делать простейшие выводы.
Если в животе урчит, значит надо поесть. Если Нацу идет к доске
заказов — мы идем на задание. Если Мира прикусывает нижнюю губу,
смотря на меня, то она хочет меня потискать. Если мастер тянется к
бочке, то будет пить какую-то плохо пахнущую жидкость. Если солнце
садится — пора спать.
Но даже такие простые выводы потребовали почти двух недель
постоянных тренировок. Хорошо, что позже это изменилось. Кажется,
мое тело всё еще было в стадии формирования и адаптации к миру.
Из-за того, что я усилено думал и пытался постичь все вокруг, в
какой-то момент мышление перестроилось. Из неразумного котенка,
который едва связывал между собой два очевидных факта, я постепенно
перерастал в более-менее нормально мыслящее существо. Причем я
почти не заметил момента перемены. Всё прошло гармонично и гладко,
будто так и надо. Мои родичи и я оказались очень интересным видом.
Мне даже захотелось изучить себя. Хотя на тот момент я плохо
понимал, что это значит.
По прошествии целого месяца я уже уверенно осознавал себя, умел
делать выводы и мог размышлять. К тому же учился говорить, хотя
местное наречие грозило свернуть язык в трубочку. Все вокруг
называли меня чудом и гением, ведь впервые видели котенка,
учащегося говорить. Нацу сиял, как солнечный лучик на водной глади,
и не уставал хвастаться мной. Лисанна всерьез взялась за мое
обучение, поэтому теперь мы часто сидели за столом — я на столе,
она на лавке — и разговаривали. Почему-то было так приятно
общаться, будто я не делал этого уже полтысячелетия. Кроме того,
она помогала привыкать ходить на задних лапках. Мой вид относился к
прямоходящим существам, о чем сообщил собственный мозг,
обратившийся к знаниям неизвестного происхождения. В который раз я
уверился, что совершенно не был похож на обычных представителей
кошачьего вида.