А вот то, что происходило здесь и сейчас — изрядно поколебало
мою картину мира. Я тут, себя осознаю, а тела нет! Вот хохма будет,
если всё то, о чем нам врали попы — окажется правдой! Тут то меня и
накрыло, тоской и безысходностью — ведь если есть загробный мир, то
по всем раскладам — чалиться мне придется в нем долго, и не в самых
лучших условиях. Пока я судорожно перебирал варианты, в каком круге
ада мне предстоит кантоваться (даже при беглом подсчете всех своих
прегрешений — можно было выбирать любой, почти везде примут с
распростертыми объятиями), раздался ехидный голос:
— Задался вопросом, есть ли жизнь после смерти? А не поздно
ли?
— Кто здесь?! — Тут же, поняв всю неуместность вопроса,
покаялся, душевно и истово. — Прости мя, Господи, ибо грешен!
На мое искренне заявление последовало совсем уж неприличное:
«Ухахаха!» Даже неприятно стало, я тут душу изливаю, а в ответ
такое неприкрытое глумление. Оно бы ещё на колени встать при этом,
но учитывая отсутствие тела — достаточно проблематично. У меня тут
разрыв шаблона и крах привычной картины мира, а это божество
ухахатывается как сыч, поймавший мышь. Немного подождал, пока
невидимый собеседник успокоится и продолжил попытки наладить
коммуникацию:
— Так кто вы?
— А сам то как думаешь? Догадался ведь уже, вот что за манера у
вас такая, переспрашивать о том, в чем нет никаких сомнений? Так в
чем ты покаяться то хотел, чего я такого не знаю? — Ехидства и
неприкрытой насмешки в голосе было столько, что хоть на хлеб
намазывай.
Раздумывал я недолго, выпалив:
— За неверие! И грех гордыни!
— Так, так, подожди, какое неверие? Вот, тысяча девятьсот
девяносто четвертый год, сельская дискотека, портвейн «Анапа» и
богомерзкое пойло «Осенний листопад» и твое первое обращение к
высшим силам, что если выживешь, то всё. Без конкретики, правда, к
кому именно, и что всё, зато искреннее! А что до грехов, так нет
безгрешных…
Если до этого и теплились в голове какие-то сомнения, после
озвученного они испарились полностью. Как-то не готов я оказался к
такому, и как себя дальше вести в этой ситуации? Он ведь всеведущий
и всемогущий, юлить, как у следователя на допросе — не получится.
Картина Репина «Приплыли», маслом. Или Айвазовского, он ведь больше
по морской тематике. Что за хрень лезет в голову, какой Репин,
какой Айвазовский, тут Склифосовского впору поминать, вот чем это
для меня пахнет. Как же раньше хорошо жилось, с материалистичной
картиной мира — помер, зарыли или сожгли и отмучился, перешел в
самый низ пищевой цепочки, на корм червям и бактериям. А вот это
вот послесмертие — неизвестно чем мне грозит. Ладно, чего
неизвестного, с основными представлениями людей о загробной жизни
знаком и ни одна из них оптимизма не внушает.