- Новоселье когда, завтра? - вытерев салфеткой губы, поинтересовалась пакостная кузина.
- Никаких новоселий не планирую, - тоном не терпящим возражений, отозвалась я. Глотнула чая.
- Не по-людски как-то, поступаешь, я между прочим на подарки потратилась: прихватки для кухни купила, красные, в синих горохах и чучело домового в шляпе с лентой. - громко возмутилась Тонька.
Откусила половину эклера, и жует на меня ехидно посматривая.
- Какое еще чучело? Себе оставь, мне не надо! - я чуть не поперхнулась чаем. Горячим, между прочим.
Чучело она приволочет. Мне как раз не хватает чучела, к коврам.
- Что значит не надо? Дареному чучелу в зубы не смотрят! Дорог не подарок, а внимание! Назвался груздем, полезай.... Так, это не из той оперы. Нравится, не нравится, завтра вечером приеду к тебе на Ленинский. С чучелом и прихватками. Ишь ты, какая, новоселье зажилить собралась. Не получится.
До чего же у некоторых Тонек, натура пакостная.
Ну ничего, я придумаю, чем ответить. Потом. А пока...
Что поделать, придется снова проявлять покладистость. Всё равно ведь припрется, хоть отбрыкивайся, хоть не отбрыкивайся.
- Мам! Тонька выпросила праздничный ужин, по поводу новоселья! Жду вас завтра, после работы! - крикнула что есть мочи, не поднимаясь из-за стола.
Нарочно. Чтоб у Тоньки в ушах зазвенело.
- Полин, ну зачем так орать? Как есть, труба Иерихонская. Я не глухая, - укоризненно проговорила мама, войдя в кухню. Глянула на меня загадочно, подсела к столу и сменив тон на заговорщический, продолжила: - Лидочку, коллегу, позову на твое новоселье. Очень уж она сильно желает ковры Люберецкого коврового комбината посмотреть. Раритетные, в тысяча девятьсот семидесятом году сотканные. И сын ее, Володя, желает. Хороший мальчик, тридцать два года, женат не был, детей и алиментов нет. Приедет с Лидой. На девятнадцать часов визит назначу, нормально?
У меня отвалилась челюсть. Ложечка чайная в руке дрогнула, так, что варенье на скатерть вывалилось. Чего это мама удумала? Сынка Володю мне втюхать? На фига? Не надобно мне никаких Володь.....
Я в себя приходила от маминого заявления, а у вредной Тоньки, морда сделалась радостной, как будто миллион в лотерею выиграла. Язык успела мне показать, пока мама за чайником заварочным тянулась. А потом, проникновенно заговорила: