Алан Тьюринг был завсегдатаем этого места, – при одной мысли об этом Корелла бросало в дрожь. Из опыта он знал, как нелегко вынести обвинительный приговор по делу о мужеложестве. В большинстве случаев у полиции не находилось достаточно доказательств. Обвиняемые имели все основания молчать. Свидетели, если таковые вообще фигурировали, также не проявляли склонности к общению. Но дело профессора содержало на удивление много подробностей. В частности, описывалось, как в один из декабрьских дней 1951 года, ближе к вечеру, Алан Тьюринг стоял у аркады возле кинотеатра и читал афишу. Вернее, делал вид, что читает, а на самом деле высматривал себе пару.
На допросах геи обычно говорят загадками и всячески путают следы. Здесь же, напротив, перед Кореллом лежало обстоятельнейшее признание на пяти страницах.
Сам Тьюринг не усматривал преступления в своей сексуальной ориентации. «Если здесь и есть проблемы морального или юридического характера, они имеют другой характер», – писал он. Последнее возмутило Корелла. Похоже, у этого человека не хватало порядочности даже на то, чтобы стыдиться.
С достойной лучшего применения откровенностью Тьюринг описывал, как в разношерстной толпе на Окс-форд-роуд положил глаз на молодого человека по имени Арнольд Мюррей.
– Куда вы направляетесь? – спросил его математик.
– Никуда, – ответил молодой человек.
– В таком случае нам по пути.
Они отправились в железнодорожный ресторан, наискосок через улицу. Оба нервничали, как и все, кто находил друг друга в этом квартале.
Здесь, как и в любом публичном доме, стирались классовые и иные социальные различия. Одни платили – другие продавались. В то время как Тьюринг работал в университете, имел дипломы, ученую степень и даже, возможно, орден за боевые заслуги, девятнадцатилетний Мюррей стоял на низшей из ступеней социальной лестницы. Он был сыном спившегося каменщика. В церковно-приходской школе, где Мюррей учился после войны, он числился среди лучших, но о продолжении образования не могло быть и речи.
Дитя улицы, Мюррей не хотел мириться со своим статусом и, похоже, не кривил душой, когда на допросе назвал гомосексуализм привилегией образованных классов. То, что он сделал это, следуя советам адвоката, или намеренно разыгрывал из себя невинность, не отменяло искренней веры в сказанное. «Разве не этим занимаются они там, в Кембридже и Оксфорде?» – стояло в протоколе.