– Какой аппарат, Сережа? Не понимаю, о чем ты…
Но Сергей не слышал – сейчас он даже не осознавал, что говорит с матерью, и ему было неважно, где он, кто он и зачем – ему важно было кричать о своей самой великой победе в жизни, и он кричал о ней – в испуганные, но радующиеся за него глаза матери:
– Мое детище, которому я посвятил почти десять лет, над которым сидел ночами напролет, с которым привык разговаривать и советоваться… Я создавал его, как художник рождает свое творение – в муках, дрожащими, но верными руками, в страхе, что никто никогда не взглянет, не оценит. А создав, я стал бояться, что он не заработает, что эти десять лет своей жизни я угробил зазря – коту под хвост. Ну, как можно было испытать его? Как все – на мышах, кроликах? Нет, не выйдет! Аппарат, предназначенный только для людей, можно испробовать только на людях.
– И что? Ты использовал людей вместо кроликов? – С долей ужаса спросила мать, ожидая услышать самое худшее.
– Да, все произошло случайно и прошло успешно, даже более чем успешно! Ну, да ладно – что мы в дверях стоим. Пойдем, я тебе сейчас все расскажу.
– Ты кушать-то, как, – будешь? – С беспокойством за своего, в сущности, еще такого маленького сына спросила Анна Федоровна.
– Нет-нет, не сейчас. Пойдем же! – Сергей схватил мать за руку и стремительно потащил ее в свою комнату – тайную комнату Синей Бороды, запретную для каких-либо посещений в течение последнего десятилетия.
– Ой, грязь-то какая! – Невольно ахнула старушка, едва Сергей с горделивым видом распахнул перед ней дверь, обычно запертую на ключ.
Она помнила эту комнату другой: давно – с игрушками, часто самодельными, с книгами – на столе, на шкафу, на полу, потом с мотоциклом, который пятнадцатилетний Сережа притащил в квартиру – к ужасу матери – и чинил несколько месяцев в своей комнате, а потом привел ее вот так же, как сегодня, похвастаться – сделал! Она помнила вот эти же коричневые шторы, которые висели на окнах еще в те полузабытые дни ее молодости, тогда, когда с ныне уже давно покойным мужем и маленьким Сережкой они ютились в «коммуналке» – в одной небольшой, но чистой и светлой комнате, этот шкаф, старый промятый диван, – все было как когда-то давно, только теперь все это было покрыто густым слоем пыли, и оттого комната походила скорее на заброшенные покои средневекового замка, чем на жилище конца двадцатого века.