Незадолго до прихода советских войск младшего брата мамы Михаила призвали в немецкую армию, он решил поступить в РОА. Отступая из России, немцы формировали в Латвии национальные отряды, в том числе латышские, а также русские под маркой РОА. После отхода основных немецких войск эти отряды держались в Курляндии до мая 1945 года. Позднее мы узнали, что мамин брат Михаил погиб в концлагере. Другой брат, Андрей, служивший в Псковской миссии, по приходе Советской армии был арестован и тоже погиб в концлагере.
В конце сентября 1944 года немцы принудительно вывезли в Германию епископа Иоанна Рижского с Тихвинской иконой Божией Матери и ряд священнослужителей, о. Николая Виеглайса с семьей в их числе. Советские войска надвигались. Мама очень боялась их прихода, хотела уезжать. «Ваня, ты знаешь, что они с тобой сделают», – говорила она. Отец, всегда с ней считавшийся, на этот раз твердо сказал: «Я никуда от своей паствы не уеду». Однако за три дня до прихода советских войск немцы арестовали отца, дали час на сборы. Потом разрешили взять семью и дали на сбор больше времени. Наскоро сбрасывали вещи в сундук, в чемоданы, в платяной мешок. Мама разрешила нам взять по одной кукле. Я сказала: «Или всех, или никого» – и взяла с собой мишку. «Я помню, как стояла и плакала бабушка. А мне казалось интересным – куда-то едем… почему? что за происшествие?» – вспоминает сестра. Вводили нас на пароход солдаты с оружием в руках. Отцу Николаю Трубецкому в последний момент удалось бежать с парохода (после прихода Красной армии о. Николай был арестован и отсидел 10 лет в ГУЛАГе в Коми, а потом пять лет в ссылке в Печоре). Помню, папа на нас посмотрел и сказал: «Если бы вы ко мне не привязались, были бы все сегодня дома». В группе духовенства, с нами вывезенной, был иподиакон Константин Храмов с матерью. Она – женщина пожилая – очень нас, ребят, развлекала, шутила, играла с нами в карты. Для меня отъезд проходил в туманной полосе, отдельной от земли.
По приезде в Германию всю вывезенную группу духовенства и клира отправили в переходной лагерь. В бараке с двухэтажными нарами девушки-остовки пели грустные частушки: «А я пойду туда, где колосится рожь, я буду с тем гулять, кто на меня похож… А я пошла туда, где колосится рожь, и не нашла того, кто на меня похож…». Как-то на лагерной площадке собралась небольшая толпа, в центре стоял человек с медвежонком в руке и спрашивал: «Чей это мешок разорвался?». Я узнала своего медвежонка, и мы получили назад наш мешок с постельным бельем, в котором было много маминых рукоделий. Она искусно вышивала гладью и вязала тонкие кружевные салфетки. Из лагеря вся группа отправилась к владыке Иоанну Рижскому, в Судеты. Казалось, что путешествию не будет конца. Пересадки, задержки, во время которых слышались отдаленные взрывы бомб. Время от времени нас кормили скудными бутербродами. Спали кое-когда и кое-как. И, наконец, захолустный фабричный поселок Иоганнесберг, в семи километрах от Яблонца, маленькая гостиница. Мы жили в небольшом зале, в котором за перегородками из одеял ютилось несколько семей, стоял большой обеденный стол, а над ним высилась икона Тихвинской Божией Матери. Я подружилась с Ириной, дочкой о. Иоанна Бауманиса.