деревья с корнями в пути сокрушая,
вонзится копье – взвоет зверь и заплачет,
с болью и кровью к земле припадая.
Так и разбойник, той вестью сраженный,
наземь бросается в дикой тревоге,
корчится, бьется, кричит пораженный,
обнял он путника пыльные ноги:
«Смилуйся, сжалься, ты – человек Божий,
не дай мне попасть на то адское ложе!»
«Что же могу я! Я червь, тебе равный,
без милости Божьей навеки проклятый,
к Нему обратись и Ему давай клятву,
и кайся, пока час не пробил твой главный». —
«Да как же мне каяться? Видишь дубину
с зарубками – каждую помню щербину,
сочти их, коль сможешь, за каждой – убийство,
ты видишь – бессчетно мое кровопийство!»
И путник дубину с земли поднимает —
оружьем был яблони ствол – и бросает.
В твердое темя скалы он попал,
как в рыхлую землю бы прутик вогнал.
«Тут, пред свидетелем всех преступлений,
ночами и днями стой на коленях!
Часы не считая, не ешь и не пей,
лишь жертв вспоминай страшной злобы своей,
кайся, к Творцу обращаясь в моленьях.
Огромна вина, ты великий злодей:
так пусть беспримерным раскаяние будет,
тогда лишь Господь о тебе не забудет!
Стой тут на коленях в горячей мольбе,
Бог даст, и вернусь я однажды к тебе».
И путник уходит дорогой своей,
и на коленях взмолился злодей;
ночами и днями не ест и не пьет,
лишь милости Божьей с терпением ждет. —
Бежит день за днем, вот зима настает,
снега и морозы с собою несет:
Загорж все стоит и стоит на коленях —
напрасно он путника ждет появленья,
тот не приходит, пусты ожиданья,
Боже, Загоржа прими покаянье!
V
Девять десятков годов пролетело,
многое в мире с тех пор изменилось:
уж поколенье людей постарело,
тех, что в ту пору едва народилось.
И стариков-то осталось немного,
гробом закончилась жизни дорога.
Лица чужие – новое племя —
все унесло беспощадное время,
только вот солнышко в небе лазурном,
только оно временам неподвластно,
сотни веков улыбается ясно,
всем одинаково – умным и дурням.
Весна вновь вернулась. Ветерок дует,
свежие травы на поле качает,
соловушка вновь о любви повествует,
воздух фиалками благоухает.
Грабовой тенью леса глубокого
двое скитальцев бредут по дороге:
сгорбленный старец с епископским посохом,
еле несут его слабые ноги,
юноша старцу идти помогает.
«Остановись, сын мой, отдых мне нужен,
ах, как покоя душа ожидает!
К предкам почившим стремлюсь я, натружен,
но милость Божья другого желает.