У Конрада были маленькие злые глаза, которые не доминировали над нижней частью лица и не перебивали впечатления, которая она производила. Когда Конрад улыбался, его узкие малокровные губы смыкались впереди и становились совсем белыми, так что казалось, что губ у него нет вовсе. При этом обнажались его клыки, придававшие Конраду и его тощей фигуре, нервно вздрагивающей от порывов ветра, звериный вид.
В эти нелегкие для Принца дни оба его недостойных приятеля взяли на себя обязанность развлекать его и являться по первому зову.
Заметив, что Принц уже пьян настолько, что все чаще забывает притворяться веселым, Марс забеспокоился.
– Знаешь Розу?
Принц мигом встрепенулся. Он прихлопнул рукой стакан с янтарным ромом, заключая там на время все свои мысли.
– Знаю ли я Розу? Я бы не знал крошку Розу лучше, появись она на свет в моих объятиях.
– Тут поговаривают, она собралась замуж.
– Кто?
– Крошка Роза. – Марс никогда не велся на притворство Принца и сразу видел все его игры, но всегда доигрывал их до конца. – Скоро станет женой моряка.
– Что неотесанному моряку делать с крошкой Розой?
– Вот он. Бестолковый верзила.
Марс ткнул пальцем в стол у стены и заставил Принца развернуться.
Повысив голос, Марс позвал моряка:
– Вольф! Иди сюда!
От дальнего стола у стены отделилось несколько теней. Труженики верфей приблизились к столу господ. Впереди стоял Вольф. Со своей лодки ему доводилось видеть всякое, но никогда из воды на него не смотрел зверь, которого бы он боялся больше, чем Принца.
Габриэль, в отличие от Принца, не чувствовал себя как рыба в воде, общаясь с бедными слоями городского населения.
Он привык к ласковому подобострастию прихожан, приходивших к его отцу, но не к корыстному подобострастию бедняков, мешавшемуся с озлобленностью, страхом и плохо скрываемой ненавистью.
Он чувствовал себя грязным, ступая по узкой улице, перерезанной веревками, на которых сушилось тряпье. Габриэля тошнило от запаха псины, близости моря и еще чего-то томительного и постыдного.
Но богатые люди не разводили и не продавали змей.
Габриэль услышал тоскливую, неспокойную мелодию. Он пошел на нее, как будто его кто-то ухватил за капюшон и потянул силой. На входе в лачугу он запнулся. На земле стояла плетеная корзина, и в ней было живое тело. Ни головы, ни крыльев, ни даже определенной формы – только конечности. Тонкие, всегда подвижные, со всех сторон покрытые кожей, шипящие, свистящие, хрустящие и шуршащие.