Жидкость, в отличие от того, что мы обычно пили, действительно пахла коньяком и после первого глотка теплой волной прокатилась внутри меня.
– Смотри, какой дождь зарядил, – глянул в окно Волчатников, потом, обернувшись ко мне, спросил с усмешкой: – Что загрустил замполит? У тебя жизнь только начинается.
– А у вас что, заканчивается? – несколько грубовато ответил я вопросом на вопрос.
– Нет, конечно! – криво улыбнулся Сергей Николаевич. – Просто после тридцати пяти начинаешь ощущать, что главное уже позади. Как там, у Данте: «Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», а половина в средние века была в тридцать три года.
Я обратил внимание на книгу, оставленную Волчатниковым на кровати. Это был томик стихов Иннокентия Анненского.
– Вы любитель поэзии? – удивился я. – Мне было странно увидеть летчика, читающего стихи, тем более, одного из поэтов серебряного века.
– Это потому что я необычный человек, – негромко засмеялся Волчатников. – А если серьезно, то стихи, как я считаю, привносят гармонию в жизнь, сглаживают диссонанс в душе и примиряют с действительностью. Вот возьми Анненского. Он преподавал в лицее Царского Села, писал для себя, жил в своем особенном мире чувств и настроений.
Волчатников задумался ненадолго, потом, когда вновь заговорил, голос у него как-то дрогнул, словно что-то личное коснулось его.
– Анненский умер в пятьдесят четыре. В Петербурге, на Царскосельском вокзале упал почти на ступеньках. Инфаркт или, как писали тогда, разрыв сердца. У него есть такие строки, комэска прикрыл глаза, процитировал:
О сердце, когда леденея,
Ты смертный почувствуешь страх,
Найдется ль рука, чтобы лиру,
В тебе также тихо качнуть,
И миру, желанному миру,
Тебя мое сердце вернуть.
– Это стихотворение «Лира часов». Давай, что ли выпьем!
Волчатников в молчании налил коньяк, и мы выпили.
Каждый думал о своем, но меж нами сохранялась внезапно возникшая атмосфера дружеской близости, которая появляется между людьми в минуту задушевных откровений. Уныло шуршащий дождь за окном, казенная комната в летном бараке – все это отошло на второй план. Это все было не главное, так – декорации жизни, меняющиеся в зависимости от нашего настроения.
Я смотрел на Волчатникова, мне нравился этот человек. Его глаза излучали странный добрый свет, струились теплом, проникавшим вглубь, и на душе становилось легко и спокойно.