И я не ошибся!
Люк, зашипев рассерженной змеёй, резко откинулся наружу, и моему взору открылось, усеянное мириадами звёзд, ночное небо. А посредине всего этого великолепия, словно бабушкин блин, светила тысячевольтной лампой огромная, круглая луна. И свет её был настолько ярок, что казалась она не настоящей, какой-то неестественной.
Наполовину высунув голову наружу, я хотел оглядеться и определить, куда же это занесла меня нелёгкая, и что подлая судьба мне уготовила на этот раз? Я, после побега от «тараканов», а я всё-таки надеялся в душе, что сумел убежать от них, теперь всего опасался, и ничему, даже глазам своим, не всегда верил.
Но опасаться было нечего.
Протянув руки мне навстречу, чтобы помочь мне покинуть шлюпку, стояли трое или четверо, сразу-то я и не определил от волнения, людей в рабочих комбинезонах. Они настолько были рады моему появлению из люка, да ещё и живым, что улыбки доброжелательности и радости освещали их лица.
Уфф, вздохнул я облегчённо, и подал руки встречающим.
Через мгновение, с широкой, во всё лицо, улыбкой радости и счастья, я стоял на палубе космической шлюпки, и пожимал руки своим соплеменникам.
Прохладный воздух Родины ласково овевал моё тело, и мне было так хорошо, как никогда раньше ещё не было.
Ох, и натерпелся же я в плену у инопланетян, и вот наконец-то вдохнул воздуха Свободы, подумал я и, чуть не задыхаясь от любви к себе подобным, кинулся обнимать стоявшего напротив меня рабочего.
Повторяя «Родненькие вы мои, дорогие!», не считая кому и сколько раз, я пожимал руки всем подряд, и слёзы счастья текли по моим щекам.
Радость от встречи и обретённой Свободы захлёстывала меня, наполняла всего целиком, била через край!
Ослеплённый чувствами и непередаваемыми эмоциями, перевозбуждённый, я не знал, как выразить свои чувства соплеменникам, то есть, настоящим Homo sapiens, и поэтому не сразу обратил внимание на лица «освободителей». Они в какое-то мгновение нашей встречи потеряли своё первоначальное, радостное выражение, они постепенно начали изменяться!
Из радостных и приветливых в начале, они постепенно теряли свой первоначальный восторг, и обретали мрачное и угрюмое выражение. На лица их легла тень невысказанной застарелой боли, а глаза потускнели.
Мне бы спросить «Что с Вами?», но я не спросил. Я всё ещё был под впечатлением встречи с людьми, и ничего вокруг не замечал. Я в этот момент был «глух и нем» к окружающему, я был словно «не от мира сего» – только радость и счастье наполняли меня.