Закусив губу, Венькин злобно зыркнул вокруг и бросился в атаку. Уже чувствовалось – из последних сил, уже не хватало ярости, и капала на траву темно-красная кровушка. Лицо поручика сделалось бледным, холеные тонкие усики задрожали… бессильно взмахнув саблей, Венькин вдруг оступился, упал, и выпавшая из ослабевшей руки сабля полетела в заросли таволги, да там и упокоилась, лишь эфес торчал, серебрился.
– Ну, все, все, господа. Кончайте!
Секундант – верный Бурцов, гуляка и рубаха-парень – подойдя сзади, похлопал Дениса по плечу:
– Кончай, кончай, ротмистр. Угомонись, хватит уже. Говорю, хватит, Васильич!
– Да я-то что? – пожав плечами, Денис искоса посмотрел на соперника. Тот уже поднялся на ноги, пошатываясь, поискал глазами саблю…
Тут подошли и другие секунданты – в синих, с белыми шнурами, доломанах и ментиках.
– Все, завязывай, парни! Венькин! Ты не слышал, что ли? Садись, перевязываться будем… Серега, давай бинты.
Разгоняя утренний мерцающе-белый туман, поднималось за деревьями солнце. Первые лучи его золотили листву высоких буков и лип, сияли на стволах молодых, выросших на самой опушке березок. Неширокая тропка, вырываясь из леса, взбиралась на холм, вилась по цветочному лугу. Ромашки, васильки, колокольчики. Анютины глазки. И еще какие-то мелкие желтые цветки – во множестве, словно солнышко вдруг наземь упало, разбилось, рассыпалось на тысячу осколков-цветов.
В светло-синем утреннем небе проносились разноцветные бабочки, пролетали над самой травой прозрачнокрылые стрекозы. А птицы! Как пели птицы! Рядом, в малиннике, соловей та-ак заливался! Аж душа сворачивалась, право слово.
– Это не соловей, Денис. Это малиновка.
– Да что ты, Бурцов, дружище?! Что я, соловья от малиновки не отличу? Мы ж с братом все детство – в имении, в деревне. Под Москвою, потом в Грушевке…
– О Грушевке твоей мы, однако, слышали. Ладно – пусть соловей.
Бурцов рассмеялся, залихватски закинув за плечо ментик, и, глянув на приятелей-секундантов, прищурил глаза:
– Однако что в полку говорить будем?
– А ничего не надобно говорить, господа мои, – Венькин, уже перевязанный, встал, опираясь на толстый ствол росшего рядом дуба. – Бумаги о моем переводе пришли. Просто скажите – уехал. А пирушку прощальную не устроил… потому как друзей в полку не завел.
Поручик покусал губы, вздохнул и неожиданно для всех улыбнулся…