– Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня – каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!
– Вот, верно, и расслабились!
– Да что вы такое говорите?! – вскинулся молодой человек. – Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!
– Подадите, подадите. Ваше право, – Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. – А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.
– Что-о?
– И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.
Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.
– Итак… начнем с кухни.
Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке – заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.
Плащик, кстати, был еще мокроватый…
– А нонче-то ночью немного дождило, ага…
– Тут еще и вино, господин капитан-исправник, – отворил залавок вислоусый ветеран.
– Денис, гляньте.
– Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… – гусар принюхался. – Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… – Денис посмотрел бокал на свет. – На собачьем сале – жирная… А говорите – женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?
– Не было женщины! – обернувшись к висевшей в углу иконе Николая-угодника, Воронов истово перекрестился и с искаженным от злобы и ужаса лицом взглянул на допрашивающих. Губы его скривились, словно от зубной боли, тонкие холеные усики задрожали:
– Чем хотите клянусь… Памятью покойной матушки… здоровьем племянниц… Один я был! Один!
– А соседи говорят, видели, как вас вчера на коляске привезли! – вскользь заметил Ратников. – Вели, говорят, под руки.
– Не помню я коляски. Вообще ничего не помню!
– Ну, вот видите. Могли и даму не вспомнить.
Помещик взъерошил волосы руками, зябко поежился и простонал:
– Да поймите же вы! Никого я не убивал, не было никакой женщины…