– Свободны до трех ноль-ноль, – говорит командир устало. Глаза красные, как у кролика-альбиноса, говорит хрипло. Курит слишком много, да ещё кирпичной да земляной пыли нахватался, когда его присыпало вчера. Он забрался в воронку, а рядом холмик небольшой. Туда снаряд и бабахнул. Вывернул землю, и накрыло лейтенанта земляной волной. Хорошо, рядом бойцы были. Успели вовремя вытащить. Когда откопали, он долго кашлял. Но, едва в себя пришёл, попросил дать прикурить. А теперь опять кашляет, бедолага.
– В три ноль-ноль ко мне, поставлю задачу, – добавляет Шнычкин, прочистив лёгкие.
Киваем и спускаемся вниз. На тот самый пятый этаж, где были раньше. Только теперь не оставляем дверной проход открытым, а приставляем к нему сорванную с петель металлическую дверь. Когда зачищали это место, снесли её пластидом, благо у проходившего мимо бойца детонатор нашелся. А так бы возиться пришлось долго. И неизвестно, кто оказался бы внутри.
Дверь приставили изнутри, привалили к ней мебель. Большое кресло, какой-то комод или сервант, теперь уже не разобрать. Сгустилась темнота, и мы аккуратно подсвечиваем себе фонариками, перемещаясь на полусогнутых ногах. Вблизи многоэтажек нет, с высоты привет от вражеского снайпера не прилетит, а дрон услышим. Но бережёного Бог бережёт. Уж это мы поняли на вторые сутки, насмотревшись, сколько парней сложили головы, не умея вовремя уйти с линии огня.
Мы остались вдвоем, и я опять лезу к Мите целоваться. Он шутливо отталкивает меня:
– Женька, от тебя воняет, как… от уличной собачки. Помылась бы, что ли, прежде чем с нежностями приставать.
– Ага, как раньше со мной целоваться, как кончать мне в ладошку, так это пожалуйста, а теперь что? Чистоплотный засранец, вот ты кто, – шучу в ответ. – Будешь борзеть, лишу сладкого до конца войны. Ну, или ищи себе другую напарницу.
– Ах ты!.. – Митя шутливо хватает меня за грудки и тащит в коридор. Он ведет к маленькой комнате, в которой есть лоджия. Ни окно, ни дверь стекол не сохранили, зато пластиковые рамы целые. Сам же коридор тем хорош, что в нем нет окон совсем, и вот здесь Митя прижимает меня к стене, снимает каску сначала со своей головы, потом с моей. Смотрит доли секунд прямо в глаза с очень близкого расстояния и шепчет:
– Люблю!
Потом целует, одной рукой обхватив затылок и привлекая к себе, а другую положил мне на причинное место и слегка сжал. Я выдыхаю Мите прямо в рот, и он с удовольствием ловит мой поток горячего воздуха. Снова наши пыльные солёные губы соединяются, языки ласково трутся, и уже всё равно, чем и как от нас пахнет. Хотя, наверное, в баньку бы обоим не мешало попасть. Но на войне как на войне – когда предвидится возможность привести себя в порядок, никто из тех, кто на передовой, не знает. Ну, а штабные личности – они в иных условиях, приятных.