Даже если всех его сил не хватит,
чтобы раз и навсегда покончить с мятежным капитаном, ему, возможно,
удастся выбросить эту тварь за пределы Руконгая…
И тут он почувствовал. Уже не боль в
боку или в другом месте, но тление полос мрака, составляющих
теневую волну. Не было времени отчаянно хвататься за утекающую
сквозь пальцы силу, нужно было нанести завершающий удар. Напряжение
сжало виски Ичиго, усилием воли бросающего всё своё естество
вперёд, приводя тонкую гладь личной реальности в дрожь и колыхание,
за которым последовал разрыв конца линии. Прямо около Айзена и
небольшого озера.
— «Прощай, Тенса
Зангецу».
Он смотрел на поднимающийся к небу
водяной столб и пытался ощутить любое исходящее с той стороны
реацу, но его клинок окончательно распался и тени без вести
пропали, уступая законное место лучам солнечного света. Всё хуже
ощущалось даже собственное присутствие. Оставалось надеяться, что
Айзен мёртв или хотя бы искалечен в достаточно тяжёлой степени,
чтобы его успели добить капитаны Готэя 13, когда они до сюда
доберутся.
Боль в боку опять вернулась, током
расползаясь вовнутрь и снаружи тела. Впервые за весь бой отпустив
самоконтроль, Ичиго не удержался от того, чтобы взглянуть наконец
вниз. По его туловищу, заменяя крошащуюся броню, взаправду
расползались странные нити ошеломляюще знакомой реацу.
— Хоугиоку? Какого чёрта... — на
одном дыхании вымолвил измождённый парнишка, прежде чем чужеродный
элемент засветился индиго.
За свои неполные пятнадцать лет (или, если быть конкретным,
последнее полугодие) Ичиго терял сознание от истощения или
оказывался лишён самоконтроля Пустым большее число раз, чем
рассчитывал стандартный запас прочности человека. К счастью, почти
все те злосчастные разы он пребывал в форме духа на чрезвычайных
происшествиях шинигами и, следовательно, всегда мог рассчитывать на
помощь четвёртого отряда или Орихиме. Наверное, такой образ жизни
или сторонняя мистическая чушь, в которой он совсем не был силён,
дали ему возможность адаптироваться к подобному состоянию таким
образом, чтобы разум Ичиго первым возвращал себе ясность.
Именно поэтому первые минуты его возвращения к здравомыслию
сопровождались отсутствием всех реальных чувств, оставляя юношу
наедине с ментальной бездной, пока туда не начали течь слова и
фразы.