Не дожидаясь ответа от
проигнорировавшего её мужчины, женщина бросилась вверх по лестнице,
сердито сдвинув брови.
— Он совершенно не слышит меня, —
процедила она зло. — Вбил себе в голову, что первым родится
наследник, и не желает признавать реальность. Мерлин, иногда мне
кажется, что его в детстве в зелье тупости уронили.
На эти слова Яна Олеговна только
глубокомысленно моргнула, чувствуя, как слипаются глаза. Не в силах
контролировать усталость, она уткнулась носом в шею держащей её на
руках женщины и тихо засопела, проваливаясь в сон и беспокойно
хмурясь из-за странной сосущей пустоты в груди.
На следующий день мало что
прояснилось. Яна Олеговна прекрасно помнила, кто она, отчётливо
припоминала последние дни своей жизни, но совершенно не понимала,
как вдруг её размеренное существование так резко изменилось. Ведь
теперь она была не кандидатом наук Яной Олеговной Апеш, а странной
девочкой по имени Астра, которую все, кроме матери, упорно звали
Гарри и считали мальчиком.
До жирафа только к середине дня
дошло, что фамилия у мальчика была Поттер, а это значит… Много и
ничего, на самом деле.
Яна Олеговна, в силу своей должности
и специализации, разумеется, была знакома с семитомьем Джоан
Роулинг, где-то даже гораздо глубже, чем можно было бы ожидать,
однако никогда не рассматривала поттериану как теоретически
существующую вселенную. Почему? Да потому что «Гарри Поттер» был и
оставался одной большой многослойной метафорой, которая тут же
теряла всю свою прелесть, стоило только представить, что всё
написанное может быть реально. В этот момент из изящной аллегории
автора, эзоповым языком описывающего самый что ни на есть обыденный
мир, поттериана превращалась в образцовое собрание логических дыр и
нелепых совпадений. Взять хотя бы говорящие имена половины
персонажей саги, которые даже беспрецедентной эксцентричностью их
родителей объяснить было сложно.
В общем, «Гарри Поттер» мог быть
рефлексией событий второй мировой войны, глобальной насмешкой над
системой образования, мифологией и нравами Британских островов,
воплощением мономифа, метафорическим описанием алхимического
Великого Делания, да просто сборником цитат из произведений
популярной культуры — чем угодно, только не жизнеспособной моделью
волшебного мира. Точка. Точка. Приём. Как понял?