Так что голод Егорка пока был
готов немного и потерпеть. Только вот мамку жалко. В последние дни
она приходила домой сама не своя от холода и усталости. И если
поначалу она приносила домой хоть сколько-то хлеба, то последние
три дня хлеба не стало вовсе. Лишь многие часы стояния на морозе и
многие часы отчаяния - вот и все что выпадало на ее долю. Ну, и
конечно, младшим братьям и сестрам не было дела до Егоркиного
лихого веселья на улицах - они просто хотели есть. А есть-то было и
нечего. Плакала мать, ожесточался отец, смотрели голодными глазами
младшие. Как жить дальше и что будет - об этом все время спрашивали
взрослые друг у друга.
Егорка покосился на идущего
рядом отца. Батя был против того, чтобы его старший сын шел на эту
демонстрацию, но, понимая, что малец все равно сбежит из дома, и
все равно будет бегать по всяким митингам и демонстрациям, решил
все же взять его с собой, держа, таким образом, сорванца в поле
своего зрения.
И вот теперь они шагали рядом.
Шагали в толпе таких же работяг. Женщин в толпе было мало, да чему
ж тут удивляться, если большую часть времени они проводили в
бесконечных очередях за хлебом, пытаясь купить хоть сколько-то его
пока мужья их работали на заводах и фабриках Петрограда. Вот и батя
Егорки, Иван Петрович Знахарев, слесарь-инструментальщик
Путиловского завода, сегодня с самого утра отправился на смену, но
дойти до своего рабочего места ему было не суждено - перед воротами
стояла толпа митингующих, которые не пропускали никого на
территорию завода и призывали всех на
демонстрацию.
Батя только успел заскочить
домой, чтобы предупредить мамку о том, что идет на демонстрацию и
будет неизвестно когда, но оказалось, что мамка все еще не
вернулась из очереди за хлебом, а за детьми присматривает соседка.
Ну, за детьми она-то может и присматривала, но поскольку Егорка
категорически отрицал такое определение к такому взрослому мужику,
каким был он сам, то и слонялся он где хотел и с кем
хотел.
В общем, выбора у родителя брать
или не брать Егорку с собой особого не было. Так и оказался Егор в
этой толпе. Ему нравилось идти, нравилось что-то кричать, часто
даже не понимая значения выкрикиваемых слов. Нет, ну что такое
сокращение рабочего дня или уменьшение размера штрафов он себе
вполне представлял. А вот что такое "Земли и хлеба!" он понимал
лишь наполовину, в той лишь части этой фразы, которая касалась
хлеба. А вот про землю городской мальчишка не мог сказать ничего.
Да, вроде как, если бы у родни в деревне было бы больше землицы, то
тогда... Что тогда было бы, Егорка ответить затруднился бы, если
бы, конечно, у него об этом кто-то спросил. Ну, что тогда? Не жила
бы родня так голодно, как сейчас, так, наверное?