Умащают, растирают, высушивают.
Одевают, причёсывают, наносят краску на лицо.
Струящаяся алая ткань облегает тело, ниспадая огненными волнами до носков украшенных драгоценными камнями туфлей на невысоком каблуке. Серебро богатой вышивки мерцает загадочно в сиянии огнёвок, непривычно низкий вырез обнажает грудь, замирая на тонкой грани допустимого. В уши вдевают тяжёлые рубиновые серьги, пальцы унизывают кольцами, собранные светлые волосы венчает усыпанная бриллиантами диадема из числа даров, доставленных из императорской сокровищницы. Я смотрю на своё отражение в высоком зеркале и не вижу себя прежнюю, ту Астру, которую я знала все эти годы. Она вдруг исчезла, эта молодая женщина, чей путь был слишком извилист, тернист, чтобы не изменить её навсегда, как до неё растворилась в небытие дикарка из Эаты, беспечная девчонка, дерзнувшая увлечься самим императором. Ныне же взору моему предстаёт благородная фрайнэ, красивая, статная и холодная в пустом блеске драгоценностей. Её лицо бледно и неподвижно, пухлые, чуть тронутые краской губы сжаты так, словно она боится и слово лишнее проронить. Я смотрю в её глаза и вижу в глубокой их синеве ледяную стену, возведённую наспех в надежде, что ничто, ни бурлящие внутри чувства, ни подтачивающие страхи, ни истинные мысли, не прорвётся наружу, не выйдет на волю опрометчивыми речами. И что никто, ни единая живая душа, не сумеет проникнуть за эту стену.
К назначенному часу является сопровождение – одна из служанок и незнакомый мне немолодой мужчина в цветах императорского рода, с гербом на одежде. Я заглядываю к Мирелле попрощаться, предупреждаю Илзе, чтобы не ждала меня, и улыбаюсь дочери, с восторгом рассматривающей моё платье. При виде Миреллы, её радости, безыскусной, чистой, и столь же искренней печали моё сердце тает, я не хочу никуда идти, но желаю остаться здесь, с моей девочкой, провести вечер с нею, а не на сцене большой приёмной залы, играя в новом акте постановки Стефана. Конечно, Мирелла расстроена, что я ухожу, и не успеваю я заверить, что это только на один вечер, как дочь спрашивает, придёт ли Стефан.
Не придёт. Потому что её отец не только написал и поставил этот спектакль, но и исполняет в нём одну из главных ролей.
Вслух я ничего подобного не произношу, лишь объясняю, что нам обоим, и мне, и Стефану, надо быть на балу, однако завтра или послезавтра он обязательно навестит Миреллу. Илзе бросает на меня вопросительный взгляд поверх головы девочки, и я едва заметно пожимаю плечами. Я и сама не могу понять внезапной её привязанности к малознакомому человеку, которого она видит отнюдь не каждый день и который проводит с нею не больше двух часов. Я ещё не говорила Мирелле, что он её папа, я не представляю, как о том вовсе можно поведать маленькому ребёнку, и знаю, что и Стефан не спешит рассказывать дочери правду.