— Ты не жалеешь? — вдруг немного
смущённо спросила она Якова. Тот поднял брови: что она имеет в
виду?
— Можно было подождать, всё
подготовить и приехать позже, но в уже чистый дом! — неловко
улыбнулась Аня.
Штольман серьёзно смотрел на неё.
После болезни ещё не восстановилась до конца. Щёки никак не хотят
возвращать себе румянец, который так ей шёл. Она похудела и
осунулась. Выглядит слегка болезненно, неуверенно, а в глазах
читается надежда, что-то очень светлое и некая растерянность. Яков
подошёл ближе, притянул её к себе и прижался губами к её волосам.
Теперь он имел право делать это, когда ему захочется.
Сердце немедленно кольнуло: право
самозваное, а не дарованное Богом и людьми. Ну и пусть, пусть, что
им до людей? В его саквояже лежит свидетельство о браке, и Аня
нынче Анна Викторовна Штольман. «Жаль, что только на бумаге!» —
немедленно возникло в голове. Это её защита от злых языков. Проведя
по Аниной щеке ладонью, он замер, видя, что она прикрыла глаза и
подставилась под ласку, наслаждаясь прикосновением. Отказаться от
этого, от неё ради спокойствия окружающих? Он не настолько
благороден.
Без неё каждый шаг был будто с
пудовой гирей на ногах, а он не по наслышке знает, что это такое. У
него было пять лет, чтобы вкусить все прелести жизни без нее. Он
больше не хотел и не мог так жить. Его глупость не дала ему
жениться на Ане, как полагается. Тут его благородство сделало
неверное па. Тогда, разумеется, он не думал, что вообще выйдет на
свободу, он не знал, что Нину помилуют, он не надеялся когда-нибудь
увидеть Аню, а даже если и мечтал об этом, то понимал, что бывший
каторжник не юных лет и сомнительных достоинств не пара его
удивительной женщине.
Хотя он врал сам себе. Даже тогда
она оставалась его женщиной. Его неверный, глупый шаг, за который
он ежедневно корил себя, стоил ей страданий — будто без этого мало
— душевных метаний и вот теперь такого шаткого положения. А ведь
всё равно поехала! Он знал, что её душевным качествам мало равных,
но всё же — ждать его столько лет, принять с ворохом тайн и
дурацких поступков и выбрать не спокойную жизнь под крылом
родителей, а шагнуть в неизвестность вместе с ним наперекор всему!
Мало веры он имел в неё! Мало! Теперь такой ошибки он не
совершит!
— Это теперь наш дом! — откашлявшись
из-за комка в горле, проговорил Штольман, чувствуя подушечкой
большого пальца нежную кожу её губ. — На два года вперёд. Не хочу,
чтобы кто-то чужой готовил его для нас. Пусть он пока пыльный и ещё
к нам не привык, но это дело поправимое.