И в морг.
В нем было тихо и безлюдно. И Лялечкин, верным рыцарем
следовавший по пятнам, вздрогнул.
- Ты как? – запоздало поинтересовалась Елена. – Если тяжело…
- Нет, всё хорошо. Я не трус. Знаете… я даже кое-что понял.
- Что?
Любимая кружка с котиками, подаренная Катюхой… кстати, надо
позвонить, она вроде упоминала, что в их больничке панатом на
пенсию собирается…
- Человеческое тело изнутри не менее красиво, чем снаружи. Я
сегодня взглянул на сердце другими глазами. Оно ведь
совершенно!
Елена посмотрела на мальца. Не бредит. Скорее уж защитная
реакция.
- А кости? Скелет… та же грудная клетка по изяществу линий может
поспорить с Аникейским храмом всех богов…
Что за он? Елена не слышала. Хотя… она в целом весьма далека от
современной культуры…
- Смерть же и её близость заставляют осознать, сколь хрупко
бытие… - продолжал Лялечкин. Всё же крепко ему досталось. – И я
почти понял, что напишу!
- Где напишешь?
- На отчётном полотне. Мне ведь нужен будет отчёт на две кафедры
предоставить. И дядя сказал, что со своей поможет, но… на
основную.
Он вздохнул и помрачнел.
И добавил:
- Ещё эти холсты испортили… давайте сюда.
Пакет, куда кроме кружки добавилась пара кофт, запасные колготы
с носками и в целом мелочи, которыми как-то незаметно зарастаешь на
рабочем месте, сделался тяжёл. А еще инструменты.
Свои Елена держала отдельно. И сейчас, раскрыв кейс,
улыбнулась.
Спасибо, папа…
Их она Мизигину не оставит.
Он, кстати, тоже объявился и собирался возмутиться. По лицу было
видно, что собирался. И что пришёл в морг не просто так, но,
встретившись взглядом, возмущение свое попридержал.
- Это моё, - сказала Елена, поднимая кейс. – Или спорить
будешь?
- Вот… поганый у тебя характер! Поганый… и Федя поэтому тебя
бросил…
- А я думала, что потому, как со студенткой закрутил роман. С
той, за которой папа-миллионер стоит… в общем, Мизигин, куда тебе
идти – я сказала.
И он убрался.
Только крикнул в спину:
- Пропуск на вахте сдай!
- А документы?
- Там и подпишешь. И вообще… рекомендаций я тебе не дам.
Елена подняла руку и показала Мизигину то, что показывала во сне
Федюне, ощутив при том огромное душевное облегчение. Можно сказать,
даже подъем.
Метка хлызня никуда не исчезла. Стало быть, и сама тварь вполне
жива. Жаль… или нет? Если бы хлызень взял и подох – а с нежитью
подобное случалось не так и редко, особенно в технологических мерах
– причина оставаться в этом мире исчезла бы.