— Отвали, Деня! — отмахнулся Родион, поворачиваясь вправо и
готовясь влиться в толпу, — У меня хорошо развит инстинкт
самосохранения. К тому же я — визуалист. Привык потреблять глазами.
Это тебе достаточно сунуть в ухо затычку и слушать свою аудиокнигу.
Мне мало звука, я не аудиал! К тому же в лагере запрещено
пользоваться интернетом. Это вы, два неандертальца из каменного
века, а я, как любой нормальный человек, хочу постоянно залипать в
нём. Не ссы! Моя метка геолокации укажет, что я в Парусном и ищу
приличный кабак, чтобы промочить горло приличным пойлом.
— Ты не помнишь, где мы прошлый раз сидели? Вроде налево… Сдай
назад. Туда, куда рулишь одни тошниловки с пивом. В последний день
хочу напиться чем-нибудь качественным.
— Да вон вполне прилично одетые скуфы сидят, — указал пальцем
Гизмо, — Сам не люблю этих курортников, всюду сующиеся в шортах и
майках, будто им везде пляж. Считают, что если приехали на отдых,
то им можно в исподнем рассекать.
В этом царстве неги и разврата горожанина от регионала легко
можно отличить по одежде. Те, выбравшиеся в отпуск из человейников,
предпочитали исключительно синтетику. Золотарёв поначалу удивлялся.
В его время все эти нейлоны и лавсаны считались достоянием среднего
класса и ниже. Кто побогаче предпочитали натуральные ткани,
особенно хлопок и шёлк, которые даже на рынках Тайланда и Вьетнама
стоили дороже вискозы. Удивлялся до тех пор, пока ему не объяснили,
что современные полимеры гораздо удобнее и практичней. Все прошлые
неудобства давно устранены, а ткань не просто позволяет телу
дышать, но и поддерживает комфортную температуру, благодаря
встроенному терморегулятору. В жару в ней прохладно, а в холод
тепло, даже если выскочишь на мороз в одной рубашке. Всё
изменилось. Даже джинсы из полимеров выглядели качественней
натуральных, благодаря прочности и мягкости материала. Особенно,
если в ткань вплеталась неоновая или светодиодная нить. Днём эффект
ограничивался обычным рисунком, а в темноте светился, искрился и
подмигивал различными цветами.
Регионалы считали это безвкусицей и кичем. До последнего
цеплялись за свои традиции, сохраняя наследие предков.
Тимофей не понимал ни тех, ни других. Уровень цивилизованности,
его точки зрения, по-прежнему граничил с безумием. Одни, падкие на
всё броское и прикольное, словно древние туземцы на блестяшки и
бижутерию, отдавали предпочтение любой новинке, создавая из неё
чуть ли не идола. Другие отвергали любые новомодные изыски, полагая
это излишеством, которое непременно приведёт к деградации общества.
Со времён Сократа ничего не изменилось. Тот вечно брюзжал, что
молодёжь привыкла к роскоши и отличается дурными манерами. А за два
века до него Геиод твердил то же самое, утверждая, что каждой новое
поколение хуже предыдущего, ибо молодые несдержанны и
невыносимы.