Кроме португальских духов, ко мне приходили еще и все мои родственники: тетя Тамара, тетя Галя. Что интересно, их всегда приводила ко мне сестра Танюшка. Я поняла, что она – проводник для моей родни.
Потом я вдруг увидела Александра, двоюродного брата. Его дух пришел ко мне и говорит: «Мне так плохо! Мне сегодня сорок дней…» Я тут же маме позвонила, в четыре часа утра: «Сашка умер, сегодня сорок дней». Она не поверила: «Не может быть, он ведь в тюрьме! Мне бы из тюрьмы позвонили и сказали, потому что Тамара умерла, а я ее сестра, ближайшая родственница. Они обязательно должны мне сказать…» Я говорю ей: «Мама, ты ошибаешься! Я с ними общаюсь, я их вижу, а духи знают лучше, они не ошибаются…» Мама все равно не соглашается: «Я не буду свечи ставить, пока не будет доказательств!» Я ей в ответ: «Тогда собирайся и езжай в колонию!» И она поехала. Там ей сказали, что Саша умер от туберкулеза в последней стадии, а при такой болезни родственникам тело не выдают. Мама, конечно, возмутилась, что ее даже не известили, но… собралась и поехала в церковь.
Тогда мама поверила, что я «другая», что это у меня не шизофрения. Но позже призналась, что не на сто процентов поверила, а только на девяносто.
Святой захотела стать?
Я понимала, что когда делаю свою работу и вытаскиваю из человека сущности, то эти духи приходят через меня. Я стала исследовать себя, свой организм. Пыталась понять, почему во время ритуалов я начинаю дышать как-то по-другому – у меня в такие моменты включалось особое, внутреннее дыхание. Я стала записывать, как «это» со мной происходит, почему именно так. Пробовала дышать по-другому, задерживала дыхание. Но это необычное дыхание все равно включалось и включается до сих пор. Это происходит само собой.
Я бывала недовольна собой, когда у меня что-то не получалось, винила себя… Однако чаще получалось.
Но люди жестоки. Я стала замечать, что с моей дочерью что-то происходит. В глазах у нее была грусть. Оказалось, что в школе ее обзывают ведьминой дочкой. Меня не задевало, когда меня называли «брюша», «ведьма» по-португальски. Но зачем обижать мою дочь? Причем усердствовали в этом не дети, а их родители, которые сами же приходили и просили меня о помощи.
Я перевернула стол в своей комнате и сказала, что больше никого принимать не буду. Люди приходили по-прежнему, приносили детей, но я закрывала перед ними дверь. Это мне тяжело далось, со мной что-то творилось, я чахла на глазах. Как раненая волчица, я выла от жестокости людей, обидевших моего ребенка.