Домовой смерил взглядом композицию из меня, пирожка и собаки — и схлопнулся.
И я его понимаю!
Да что там — “понимаю”, я ему завидую.
Сама бы сейчас с удовольствием схлопнулась.
Хотелось плакать, свернуться клубочком и домой.
Гостемил Искрыч возник ровно там же, откуда стоял, протянул мне резой нарядный ковшик:
— Молочка?
...ну, или молочка.
Молоко было холодным и неожиданно вкусным — сладким, густым как сливки, с травянисто-ореховым послевкусием.
Поставив кошик на колени, я выдохнула, и, зажмурившись от удовольствия, откусила от пирожка.
Подняла лицо вверх, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то… привести к единому знаменателю, что ли?
Мысли в стройные ряды не хотели. Они хотели броуновское движение, пьяный хоровод и прокрастинацию: завтра, всё завтра!
Сверху капало. Сбоку лакало.
Спохватившись, я открыла глаза, и возмущенно охнула: не послышалось! Эта морда шерстяная действительно лакала! Прямо мое молоко! Прямо из моего ковша!
Преисполнившись негодования, я пихнула собаку прочь, забыв про страх и пирожок…
И вот последнее было зря: покусы, как намекал сон-обморок, мне не грозили, а вот про хлебобулочные изделия в словах старой ведьмы ничего не было.
Щелкнули страшные зубы, я оцепенела, но зря: от пирожка меня избавили аккуратно и безболезненно.
Но совершенно бескомпромиссно.
— Твою ж… — выдохнула, глядя на удаляющуюся собачью спину, вернее, хвост-полено, — Песик… Как там тебя? Тебе же вредно!
Меня не то что не удостоили ответом — на меня даже не оглянулись.
Вот ведь!
Скотина… А я его в избу ночевать собиралась позвать: мне одной страшно, Гостемила Искрыча в горнице на пол спать не положишь, а этот как-никак беречь обязан по магическому договору с прежней хозяйкой!
— Ты бы, хозяюшка, всё ж зашла бы… Дождь ведь моросит…
Тоже мне — дождь. Так, морось легкая. А если послушать домового — это же нужно вставать, идти в избу, как-то добывать огонь, зажигать лучину, или, если мне повезло и здесь уже в ходу свечи, то свечу… а если не получится — то в темноте как-то подниматься наверх, в горницу, по лестнице в незнакомом доме, которые я при свете и не видела… Нет, не хочу!
Вздохнув, я кивнула:
— Сейчас, Гостемил Искрыч. Вот еще чуток посижу... а как пса зовут-то?
Забавно: глаза у домового светились в темноте, как у кошки, я отчетливо видела, что он растерянно заморгал.