Как бы там ни было, а мятежникам удалось захватить на этот раз
уже не какие-то там маленькие Горки, а большой промышленный город
самого сердца России. Да еще и торгово-логистический центр со
знаменитой Нижегородской ярмаркой, стоящей на слиянии рек, которые
сами по себе являлись важными транспортными артериями. Более того,
Троцкий провозгласил своей сферой влияния все Поволжье. Понятно,
что ему необходим был выход по Волге в Каспийское море и дальше
через Иран на международную арену. А это неминуемо сулило начало
новой гражданской войны.
Я хорошо понимал, что если мятеж в Нижнем Новгороде быстро
подавить не удастся, то весьма вероятно скорое его распространение
на другие области страны. Хотя убежденных троцкистов-активистов,
вроде бы, было в СССР не так уж и много, по оценке Сталина не более
тридцати тысяч, но для того, чтобы взбаламутить население, подняв
людей на новое вооруженное противостояние и массовое кровопролитие,
этого количества может вполне хватить. Особенно, если учитывать ту
энергичность крысы, загнанной в угол, с которой Троцкий взялся за
дело.
После покушения и операций Сталин по-прежнему большую часть
времени спал. Впрочем, летаргическим сном или комой назвать его
состояние было нельзя, поскольку он иногда все-таки приходил в
себя, просил есть и пить на грузинском языке, а поев с ложечки из
рук медсестры и попив из чашечки, поднесенной к губам, снова
засыпал, словно малыш. И действительно, все, кто посещали его,
жаловались на то, что он пока никого не узнает и, похоже, впал в
детство, поскольку даже русский язык позабыл, а бормочет нечто
нечленораздельное, словно маленький ребенок. Врачи объясняли его
состояние пулей, засевшей в мозге, извлекать которую не решался ни
один хирург.
Так что я пока утвердился в должности исполняющего обязанности
генсека. В связи с новым назначением, мое расписание претерпело
изменения. На Лубянке я теперь находился лишь в первой половине
дня, а после обеда выезжал в Кремлевский дворец, где занимался
делами в том самом зале для совещаний, в котором, обычно,
проводились заседания Политбюро. Я думал о том, что оказался в
уникальном положении, сосредоточив в своих руках не только
руководство чекистами, но и управление всем партийным аппаратом. И
это сулило очень широкие возможности, гораздо шире тех, которыми
обладал сам Сталин перед покушением.