До обеда можно было сделать еще очень много интересного!
— Аня, строго говоря, мы сейчас находимся в палатке, куда могут
зайти в любую минуту, — Штольман говорил это и понимал, что все
слова его повисают в воздухе, не достигая ушей его любимой жены,
которая ни на секунду не отрывала от него взгляда. Бесенята за её
лазорево-синей радужкой обрадованно махали приятелям, которые за
столько лет стали постоянными жителями в голове Штольмана. Яков
давно с ними сроднился, а временами и вовсе не понимал, как он без
них жил когда-то.
— И трое наших детей ушли в неизвестном направлении, а это
всегда чревато неизвестными и оттого особенно пугающими
последствиями, — взывал к голосу совести жены Штольман, затыкая
особенно разошедшихся бесенят, которые подмывали его подойти к Ане,
поднять её со стула, прижать к себе и поцеловать позабористей — так
на него действовало египетское солнце.
Здесь вообще не было сглаженных углов. Днём песок вокруг будто
раскалённая сковорода, ночью — как ледник в погребе. Язык, на
котором здесь говорят, с перепадами: то вверх, то вниз, резкий и
напористый. Цветастая одежда режет глаз, а украшения блестят на
солнце и бренчат при каждом шаге. Вот и Штольман чувствовал, что
превращается в местного жителя, вскормленного под местным солнцем.
Кровь то закипала от ревности, то спокойно текла по жилам, не давая
Якову покоя, заставляя думать над причинами овидиевых метаморфоз,
которые с ним творятся. А в Ане здесь будто вышла на первый план
девчонка, которой он её встретил когда-то, и вместе с ней
удивительно пламенная женщина. Кофе, выкипающий через край джезвы
на раскаленный песок. Густой, пикантный, насыщенный вкус.
Головокружительный аромат. Безумие, не иначе.
Аня на самом деле ни на минуту не переставала на него смотреть.
Не отпускала его взгляда. Не давала спокойно вздохнуть. И ничего не
говорила. Всё-таки эта женщина сочетала в себе тысячу лиц, не зря
ведь так говорят о слабом поле. Анна была похожа на ртуть:
переливалась, перетекала из одной ипостаси в другую, ни секунды не
была в покое. Она поднялась со стула и сделала шаг к мужу, а
Штольман подумал, что слишком крепкий кофе часто бьёт в голову и
заставляет сердце колотиться в груди как сумасшедшее. Аня прижалась
к Якову и провела ладонью по его щеке, запустив пальцы во влажные
на висках волосы. Штольман решил, что палатка без публики, если
подумать об этом хорошенько, публичным местом не является, поэтому
в тюрьму их, если что, сажать будет не за что.