На этот раз тетрадка раскрылась в середине. За долгое невнимание
я была награждена сразу несколькими записями, кое-как уместившимися
на один разворот. Судя по датам, мне предстояло прочитать мысли
Лили Эванс, только перешедшей на четвертый курс обучения.
Первая запись криво-косо пересекала страницу зеленой карандашной
молнией.
«Да как она посмела?! Отчитала, точно ребенка!»
Обычно округлый почерк Лили заострился, буквы скакали вверх-вниз
музыкальными нотами.
«Алиса не унимается, — шла чуть ниже следующая
чернильная запись, уже с датой, от пятого октября, — твердит
все эти глупости, настаивает, что я должна выслушать. Сумасшедшая!
Сбежала от нее сегодня в Библиотеку. Она не рискнет подсесть к
Севу. Никогда!»
«Алиса перестала со мной разговаривать, — было написано
снова карандашом, но уже красным. — Только бросила напоследок,
что мне нужно научиться жить в мире, к которому я отношусь, иначе
однажды рискую сильно пострадать. Ну я тоже с ней теперь не говорю.
Еще бы! Она напророчила мне беды! И из-за чего?! Глупость
какая!»
Следующий раз дневник Лили открыла только в декабре.
«Стыдно-то как! Сев сегодня на меня наехал и наговорил
такого!.. Даже не извинился. Я пробовала обернуть все в шутку.
Обычно срабатывало, но тут уперся как баран. Сказал, что... Что мне
надо перестать вести себя как ребенок. Мол, только ребенок говорит
то, что вздумается. И выбалтывает чужое. Сказал, чтобы забыла о его
существовании, если продолжаю упорствовать. Но в чем я упорствую?
Это они сами упорствуют в своих замшелых традициях».
«Это просто нелепо! Прошло три дня, но Северус все еще
дуется!»
«Взяла в Библиотеке книгу про истинные имена. Какой же
пережиток! Триста страниц на староанглийском… и все про то, что с
давних времен для защиты принято давать ребенку при рождении одно
имя, настоящее, а в быту и при посторонних пользоваться сокращением
или вообще другим именем. Мол, зная истинное имя, на человека можно
навести порчу или заключить договор от его имени. Именно поэтому
истинное имя поверяют только самым близким, самым надежным, родным,
близким или под клятву.
Ну, во времена всяких войн такое могло быть, но сейчас кому
и зачем проклинать кого-то через имя? Но я хотя бы поняла, почему
Джеймс с таким пафосом всякий раз свое имя озвучивает. Мол, он
бесстрашный, раз не скрывает. И смотрит все время.
Надоел!»