После почти удачной попытки открыть глаза, я вновь провалился в забытье, из которого пытался выйти еще несколько раз. И лишь до боли знакомый голос помог мне наконец собраться и открыть глаза, уже не опасаясь, что свет ослепит меня.
- Марат, - черт, Петра. Кажется, я даже рад был видеть ее. Но лицо моей помощницы пугало. Бледное, с темными кругами под глазами. Я не узнавал прежнюю собранную и непробиваемую Петру в женщине, которая с дрожащими губами что-то шептала.
- Я не слышу, - прохрипел, надеясь, что она начнет говорить громче, но вместо этого удивился своему голосу. Рот, казалось, разучился говорить. Язык еле ворочался во рту.
- Ох, Марат, - Петра всхлипнула и прижала ладошку к губам. Видимо попыталась заглушить слезы, вот только я не верил, что эта сука могла плакать. Попытался улыбнуться, но губы болезненно напряглись.
- Послушай, Марат, не шевелись. Не говори. Просто моргай. Ты пока еще не отошел от препаратов.
- Что?! - хрип оказался чуть громче, чем я рассчитывал, но на Петру не произвел впечатления. Она покачала головой, намереваясь позвать врача.
Врач и медсестра появились спустя пару минут. Они стали осматривать меня, снимать показания с пищащей над ухом машины. О чем-то шептаться с Петрой, и лишь потом они удосужились уделить мне внимание по-настоящему. Объяснить, что за херня тут творилась.
- Марат Русланович, - врач, имени которого я, конечно же, не запомнил, потому что мозги отказывались вообще воспринимать какую-либо информацию, заговорил спокойно, но я был уверен, этот индюк в белом халате меня побаивался, - на вас было совершенно покушение. Ножевое ранение в спину, задето левое легкое. Вы потеряли много крови, и были введены в искусственную кому. Сейчас вашей жизни ничего не угрожает.
- Что за херня? Петра!
Но помощница лишь качала головой и отворачивалась.
- Марат Русланович, вам не стоит беспокоиться. Вы находитесь в больнице, вас оперировал лучшей врач страны.
- Оставьте нас, - рыкнул, всматриваясь в лицо бледной помощницы. - Нам нужно поговорить.
Врач кивнул и вышел вместе с медсестрой. Мне совершенно было без разницы, кто меня оперировал, в какой мать его больницы я нахожусь. Меня интересовало другое — кто это сделал со мной. И Петра была единственной, кто знал ответ. Потому что иначе она бы не отворачивалась и не прятала глаза.