— Коль так, может, не нужно спешить с заявлением? Тебе вроде нравилось там работать.
Вера устало уткнулась лбом в деревянную поверхность обеденного стола.
— Нет. Оно из принципа станет появляться чаще. Я это уже проходила. Нечего больше там делать. Еще парнишка пострадал из-за меня.
— Ой, Вер, мажору пойдет на пользу данный опыт. Может, теперь, благодаря тебе, начнет уважать других людей. Всё, что не делается, к лучшему. Не обвиняй себя не в чём. Завышенное чувство ответственности за остальных когда-нибудь сыграет с тобой очень злую шутку.
— Наверное, вы правы. Я, пожалуй, отдохну. Спасибо за чай. Очень помогло.
— Вот и молодец. Давай.
Отклеив лицо от стола, Илларионова побрела в спальню, пытаясь во всем разобраться.
Она снова начала чувствовать. Защитный купол безразличия разлетелся на куски совсем не вовремя. Ещё никогда Вера не ощущала себя настолько беспомощной перед судьбой и одинокой.
«Не может быть всё плохо. Что-то ведь есть хорошее, верно?» — риторически спросила девушка, изо всех сил стараясь нащупать то, что придаст сил жить дальше.
Оказавшись в спальне, Цепная устало бросила взгляд на свадебное фото.
В тот день она была самой счастливой, несмотря на неожиданное объявление злейшего врага с его мерзкой доченькой. Вероника улыбнулась, вспомнив момент, когда младшая сестра Танька, подшофе, эту самую доченьку щедро отправила лицом в салат.
«Да, истинная Щукина», — ухмыльнулась Илларионова, с гордостью отметив, какой сильной девушкой воспитала Татьяну.
Да, именно воспитала. Ведь их мать была вынуждена в своё время пропадать на работах, вытягивая двух девочек. Отец ушёл по-английски, не прощаясь.
Верка, как старшая, всегда максимально помогала женщине, стараясь не доставлять сильных хлопот. А когда той не стало, с боем по инстанциям оформила опекунство над Танькой. Никто не хотел отдавать девочку двадцатилетней студентке.
«Сама — дитя» — сыпалось от ничего не знающих о Вере.
О той, что выросла раньше положенных лет.
Новая улыбка. Цепная безумно обожала, когда ее недооценивали, и самодовольный босс следующий в списке, кого она завтра удивит.
Вероника пролежала около часа, смотря на фото. Сон не шёл, хотя тело сигнализировало хроническую усталость.
Почему-то стоило Илларионовой оказаться в полном одиночестве, сразу начинали донимать душевные раны, и становилось тяжело дышать. В зыбучий омут с головой неизбежно затягивали мысли о насущном.