Цена свободы — любовь или побег из золотой клетки - страница 2

Послышался треск ткани, кажется, разрез юбки треснул и стал ещё выше. Воскресенский подсадил её на себя, Алёна обхватила его ногами. Девчонка уже была готова – Александр понял это сразу, как вошёл в неё. Даже сейчас она ни разу не подняла на него свои бесстыжие довольные глаза, только тихонько всхныкивала и подмахивала на каждый толчок. Воскресенский не церемонился с ней – вбивался нещадно, будто хотел втрахать в неё всю свою злость на изменщицу-жену. Как будто хотел через неё сделать больно всем загульным бабам, которые падки на чужие члены и кошельки.Он не стал затягивать процесс. Скинув напряжение ей на похотливо развернутые бёдра, Воскресенский торопливо привёл себя в порядок и ушёл, хлопнув дверью.

-2-— Их взяли в «Риц Карлтон». На Тверской. В президентском номере. — Помощник Леонид встретил его на крыльце их семейного особняка в Серебряном бору. Александр тихо выплюнул ругательство. Она будто бы даже не скрывалась. И скорее всего, оплатила номер с его карты. Сволочь…— Кто-нибудь их видел?— Нет. Она вписалась под другим именем. Мы вывели их через служебную лестницу, постояльцы ничего не видели. С персоналом остались наши люди. Они подробно объяснят, что будет, если кто-то из них откроет рот.Леонид Багиров, выглядевший намного моложе своих лет, был в отличной форме и легко побеждал Александра на тренировках. Он посвятил свою жизнь семье Воскресенских, не создав собственной, но всегда держал дистанцию. Сейчас, когда над семьей нависла угроза, он держался спокойным и отстраненным, хотя Александр видел в его лице то же отвращение. Предательство. Хуже стаи тараканов на обеденной тарелке. Спускаясь в подвал, Александр ослабил галстук, который казался удавкой. Подвал с кирпичной кладкой, коваными светильниками и винным погребом всегда казался ему пыточной. Так и было. Там часто проводились казни, на которых дети Воскресенских должны были присутствовать с двенадцати лет. Александр помнил одиннадцать казней, но лишь эта касалась его лично.Он толкнул дверь. Двое стояли на коленях, в чём были пойманы: мужчина — в полотенце, обернутом вокруг бёдер, Лена — в алом шёлковом халате. Мужчина дрожал не то от подвального холода (похоже, его выдернули из душа), не то от страха. Его голая грудь с редкими волосёнками будто бы свернулась внутрь, как у рахитика. Кожа на сутулых плечах покрылась пузырями мурашек. Стандартный рост, стандартная комплекция. Курносый блондин с бесцветными ресницами и лицом простачка. Что она в нём нашла?— Кто он?— Не из местных. Так, мелкий манагер, — ответил Лео.Александр перевёл взгляд на Лену. Прямая спина, гордое лицо, упрямо сжатые губы. Ленка смотрела перед собой, но, почувствовав взгляд мужа, подняла глаза. Резким взмахом головы откинула с плеча копну чёрных волос. Семейная черта Калинских — выглядеть достойно, даже когда жизнь размазывает тебя по земле тонким слоем. Стоя на коленях, в неглиже, под дулами пистолетов, Елена будто сидела на троне. Как Елена Троянская. К запаху гниения примешался запах её древесных духов. Гниль, скрытая ароматом парфюма. Так пахла её продажная душа.Когда-то Александру нравилось покорять её — холодную, неприступную, красивую. Нравилось ловить восхищенные взгляды и осознавать, что она его. Но то были мысли пацана. Сейчас, глядя на ту, с кем делил постель, он не понимал, что чувствует. Знал ли её? Любил ли хоть день? Да, любил. Как отец любил свою породистую скакунью Долли, как Лёня — свой винтажный «Кадиллак Фаэтон». Радость обладания статусной вещью. Брак с наследницей Калинских сулил обеим семьям укрепление влияния в городе и успех в бизнесе. Он знал это, и она тоже. Но знали ли они друг друга?— Как давно?— С пару месяцев, — невозмутимо ответила Елена. Александр посмотрел в сторону, избегая смотреть в её самодовольное лицо. «Я тебя сделала» — читалось в каждой черточке её безупречного лица. Он снова ощутил, как внутри полыхнуло.— Тебе есть, что сказать? — спросил он и, поморщившись, будто проглотил пригоршню стальной стружки, добавил. — Леночка...— А тебе?Она подняла голову и прищурила глаза, совсем чёрные в блеклом свете электрических ламп, умело врезанных в кованую люстру семнадцатого века. Александр непонимающе нахмурил брови.— Ты помнишь, какое у меня любимое вино? Помнишь, когда ты в последний раз был на моём дне рождения? Весь праздник, не только под конец? Ты помнишь, когда сам в последний раз выбирал мне цветы? Сам, а не твоя глупая секретарша? Кстати, у неё отвратительный вкус.Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была честной с ним — у Александра открылись глаза. Елена всегда играла роль статусной жёнушки, а он и не пытался узнать её настоящую.— Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Кукла из сексшопа?! — вскинулась она, словно прочитав его мысли.— Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.— Зачем?! Саш, ты всегда слышишь то, что ты хочешь слышать. Непробиваемое бревно!В её глазах было столько ненависти… Александр даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.— Мне надоело. Мне надоело жить в этом доме, мне надоело спать с тобой в одной и той же позе, мне всё надоело. Я лучше умру, чем останусь под вашей проклятой фамилией ещё хотя бы на один день…— Елена Владимировна Воскресенская, в девичестве Калинских. За измену семье вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.Александр вдруг понял, что они с Леной не одни в этой комнате. Твёрдый голос Леонида донесся откуда-то сбоку, кажется, из ниши, образованной двумя мраморными колоннами. Отец сидел в инвалидной коляске, бледный, ослабевший, с почти лысой головой, но несмотря на это, по-прежнему суровый. Позади него стояла мать. Взгляд её был рассеянным, черты лица заострились не то от резкого, контрастного освещения, не то от излишней худобы, которая со временем съела её статную фигуру, не хуже, чем рак отца. Она с силой сжимала ручки его кресла — лишь это выдавало её волнение, в остальном она выглядела бесстрастно, сдержанно. Демид — средний сын — стоял по левую руку от Искандера Борисовича. Данил — младший — отсутствовал, как и его жена Лилия. Ещё двое человек из самой надёжной охраны стояли позади пленников.— А что будет со мной? — подал голос любовник.— Вы ведь православный, верно? — уточнил Леонид и, не дождавшись ответа, едко и цинично продолжил. — Не беспокойтесь, ваше тело будет передано земле по всем канонам…— Да вы спятили! Это что, розыгрыш? Это моя бывшая устроила, да?! Где камера? Ребят, серьёзно, кончайте, а?!Мужчина завертелся на месте, попытался встать с колен, но один из охраны, пригвоздил его обратно к полу.— Господи, закрой ты уже рот и прекрати ныть! Прими смерть, как мужчина, а не его подобие! — подала голос Елена, добавив в этот дурной спектакль ещё больше нелепого пафоса. Процесс действительно начинал напоминать балаган. Суд и без того затянулся, а отцу требовался покой. К чувству стыда и гнева примешивалось чувство вины перед родителями — Александр боялся поднять на них глаза. Будто ему снова было двенадцать.— Слушайте, я — свободный гражданин, мы в цивилизованной стране. Что за, мать вашу, каменный век?! Убери пушку, эй, ты!Два выстрела в грудь заставили мужика замолчать навечно. Его тело грузно шлепнулось прямо к коленям Лены. На её лице не возникло ни тени отвращения, когда тягучая бордовая кровь потянулась к полам её халата, она лишь вздрогнула на звук первого выстрела. В мужика стрелял Леонид. Убить жену Александр предстояло лично.— Если хочешь, давай я, — шепнул в его сторону Лёня. Правилам это не противоречило.— Пусть сам! — рявкнул отец, и Леонид, вложив оружие в руку Александру, отступил назад, в тень.Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Александр взглянул на жену. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых — проиграет, убьёт — проиграет тоже. Калинских ему этого не простят. Елена расставалась с жизнью с радостью. Она выходила из этого порочного круга, и Александр вдруг поймал себя на мысли, что даже завидует ей.«Есть только одна причина уйти из Семьи — смерть».И он выстрелил. Жгучий взгляд Елены Воскресенской потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.