…Лохматый шмель – на душистый хмель, цапля серая – прямо в рай… Ныне, Господи, отпущаеши душу раба Твоего Сергея, первой гильдии купца Паратова… Не доставайся ж никому!…
– Что это было? – задыхаясь от ожога, ловя воздух обожжённым горлом, и снова задыхаясь, выдавил из себя Паратов.
– «Волжская гомыра», крепость 40 градусов, специально у петербургского учёного господина Менделеева рецепт выписал! Что, забористая? – осклабившись, спросил Карандышев, – Вот, думаю монополию организовать, благо, денежки есть, а если что – Кнурова найму, пусть по трактирам ходит, рекламирует! А, кстати, вот и он!
В этот момент с пристани донёсся истошный визг – то взвизгнули полозья кнуровских саней; упрямый старообрядец ездил на них круглый год, почитая (и не без оснований!) колёсный транспорт «антихристовым средством передвижения».
– Ну что, мироед-угнетатель, шевели булками, как говаривал старина Парацельс, подымайся быстрее! – зло и задорно окликнул Карандышев старика, – сегодня новопожалованное дворянство российское гулять изволит! И тебе нальют, если чавкой хлопать не будешь!
– Эт-то, я извиняюсь, многосмердящая жаба болотная чтой – то проквакать изволила, или это ты, Коленька, в остроумности красноречия испражняешься? Н-ну да я тебя прощу, засвидетельствуй токмо нелицемерно, что это лишь шутка юмора была – последние слова купчина уже произносил, прогибая короткими ногами обшивку палубы, жалобно скрипевшую под неполным десятком пудов его веса, – да налей мне беленькой, из уважения к сединам старческим, да нашим обычаям…
– Гляди, Серый, и охреневай, как старообрядец традиции свои сейчас нарушать будет – хитро подмигнул Карандышев ещё не окончательно пришедшему в себя Паратову, и, до краёв наливая стакан уже известным читателю термоядерным пойлом, обратился к новоприбывшему гостю:
– А то правду говорят, что в Нипонии мужики своих баб ублажают, подставляя пузо Восходящему Солнцу, и читая наизусть сто восемь хвалебных хокку своему Микадо? – лицо Карандышева выражало при этом совершенно искреннюю заинтересованность, – или гнусно солгал дружище мой, статский советник Эраст Петрович Фандорин?
– Да ты, никак, совсем на радостях счастья ополоумел! – взревел Кнуров, поднося к спрятавшимся в густой бороде губам стакан с карандышевской отравой, – да ведаешь ли ты в разумении своём, что токмо свистнуть мне, и узнаешь ты суть смысла, в постижении многолютых испытаний, чмо позорное?! Ибо длинный язык ведёт к мучительной пагубе от рук содомитов зело свирепых, так что фильтруй базар фильтром аглицким, вражина! – на последних словах содержимое стакана полетело в кнуровскую глотку, а сам стакан исполнил сольный реквием, разлетаясь на палубе «Ласточки» на мириады маленьких стеклянных слезинок.