Огорченный, но с надеждой приехал к Наде, да разве такая красавица будет одна. Детям привез гостинца, муж был на работе, я его не видел. Надя пополнела и мне показалось, что стала еще краше, расцвела. Видно, жизнь у нее даже лучше, чем была со мной. Поговорили о пустяках и я уезжать собрался, только сел на лошадь верхом, Надя остановила.
– Постой, – говорит, – что хочу сказать: твоя любовница, а теперь жена, колдунья. Про нее и мать ее такое рассказывают, что страшно делается. И в кошек превращаются, и на метлах летают, и воют, когда на кладбище по ночам на крестах висят. А уж сколько от них скоту дохнет и урожай на корню гибнет – не перечесть. Но ты ведь сам ее выбрал. Поэтому мы с тобой и ссорились чуть не до драки – все козни Танькины. Я часто видела возле нашей калитки кошачий и собачий пух. Мне бы спросить у бабушек, что в таком случае требуется делать, а я внимание не обращала, не верила, думала обойдется. Не обошлось. Вот мы с тобой и стали жить, как кошка с собакой. Да и в еду она тебе подмешивала. Вот ты по ней и сох. А уж и сохнуть-то там не по чему…
Я ничего не ответил, поехал не солоно хлебавши, опустив голову. Прискакал к первой жене – может она приветит. А Клава сидит на лавочке возле калитки с младенцем на руках и рядом мальчуган побольше крутится – рада мне радехонька. Как время-то быстро летит и не заметил, казалось, что недавно только покинул этот дом, а у Клавы уже дети. Сон-то и правда ей в руку был. Поздоровались и говорю:
– А ты, Клава, права была насчет Татьяны. Слаб я против ее воли, слаб… А ты, вижу, счастлива. Рад за тебя.
И, не оглядываясь и не дожидаясь ответа, поскакал обратно. Слышал только в спину: «Спасибо, дай бог и тебе счастья!»
Придется мне снова с Танькой жить. Терпеть ее побои, насмешки. Сам выбрал эту дорогу, некого обвинять…
Грянул сорок первый. Сыновей взяли на фронт. Я их и знать-то не знал. Видел мельком раз-другой и все. Вроде бы и чужие, переживать не надо. А мне броню дали: нужный я работник в колхозе. Для лета телеги делал, для зимы – сани, бочки для засолки. Да и сердце шалить стало, а может от того болело, что жизнь не такую я хотел прожить, да не мог уже ничего поделать.
Война много горя людям принесла. Всех троих моих сыновей убили на войне. Не повезло им вернуться живыми. Так и остались лежать во сырой земле на чужбине, так и не узнав, что я их отец. Танька моя тоже по ним не убивалась, говорила, мол, судьба такая, что поделаешь.