Фомин устало опустил голову.
– Да! Дела! – Шмайсер потрясенно курил. – Ты, Федотыч, считай, в своих руках будущее России держал… Ведь если бы… Ведь можно было все тогда изменить!
– Да не трави душу! – Фомин закурил. – Если бы не бы, было бы кабы! Кстати, Путт, надеюсь, ты не за Дойчлянд фатерланд умирать будешь?
– Да какой я, к чертям, немец! – капитан тяжко вздохнул и взмахнул рукой. – Бабка у меня русская!
– Погоди! – вскинулся Шмайсер. – Так ты не чистокровный немец?! Ах ты ж, падла! – он с размаху хлопнул себя по коленке. – У меня-то и мать, и отец немцы, хоть и обрусели за долгое время. И род наш не из дворянских, хотя и задолбал ты меня с этим «фон бароном»! А ты-то вообще, значит, на четверть русский?!
– Да! – Путт понурил голову.
– Нет, ну! – Шмайсер потрясенно таращил глаза. – Ты!!! Ты мне все уши прожужжал с этим фольксдойче, в морду каждый раз тыкал! Нет, ну… – он шумно выдохнул. – Ну, ты и мерзавец!
– Ну, чего теперь? – Путт развел руками. – Ну, дай мне в морду, чтоб успокоиться!
– Ага! – Фомин почесал порядком уже отросшую щетину. – На дуэль его еще вызови, Федюня! Или ты Фридрихом теперь величаться предпочтешь? Один ты у нас теперь немцем остался!
Попович прыснул:
– Майн либен Фридрих!
– Вот ведь, а! – Шмайсер все не мог успокоиться и поэтому пропустил колкости в свой адрес. – А язык-то! Твой немецкий явно природный, лучше, чем у меня. А так язык в школе не учат.
– А я и не учил его. Я с детства с немецкими мальчишками рос. Мой батя в Коминтерне революции устраивал, в германской секции. А потому в нашем доме немцев было пруд пруди. И все то из компартии Германии, то из Рот Фронта, то еще откуда. С женами и детьми. И в школе нашей московской занятия на немецком языке вели. На русском-то часть эмигрантов совсем не разговаривала.
Попович громко присвистнул, а Фомин со Шмайсером от удивления раззявили рты. Первым опомнился Фомин.
– Зовут-то тебя как? Понятно, что Путт – это не настоящая фамилия!
– Да как сказать! Ты, Федотыч, в самую точку углядел, один лишь Андреем меня называя. Да я и привык к своей теперешней жизни, сжился с личиной, имя настоящее почти забыл. Я же здесь по документам – Андреас Путт, а по жизни – Андрей Путь, яблоко от яблони, так сказать…
– Да! – протянул Фомин. – Как я понимаю, мы все решили исповедь друг другу учинить. Потому истина нашей изнанки на свет вылезла. Удивил ты меня, сильно удивил. И как же ты с такой биографией в РОНА оказался?