- Уйди лучше сам... – угрожающе сообщил Бубликов кабану. – Уйди,
иначе сделаю себе копье и завалю нахрен. Завалю и зажарю!
Очень ожидаемо представитель свиного сословия напрочь
проигнорировал угрозу в свой адрес и попытался в прыжке достать
Сашку.
- Хрен тебе!.. – торжествующе заявил Бубликов и стал искать чем
метнуть в противника. Но тут, с ужасом почувствовал, как в желудке
сильно булькнуло. А еще через мгновение, в нем разыгралась
настоящая какофония.
Даже кабан перестал подрывать дерево и удивленно задрал рыло
кверху.
- Мама... – Саша прижал руки к животу и понял, что сейчас
произойдет катастрофа. Сил сдерживать позывы уже совершенно не
было. – Мамочка...
То, что произошло дальше, Бублик постарался навсегда изгнать из
своей памяти. Не то чтобы было жалко животину, просто собственное
поведение показалось ему омерзительным.
Ведомый какими-то первобытными инстинктами, а не разумом
современного человека, Саша уцепился руками за верхнюю ветку,
развернулся, прицелился в свинтуса и перестал себя сдерживать.
Что случилось внизу он не видел, но дикий протестующий визг
оскорбленного до глубины души кабана, свидетельствовал о том, что
прицел оказался верен.
Это была полная Виктория.
Опущенный морально враг еще немного побушевал и с позором
убрался восвояси, уведя за собой стадо.
Но Бубликову от этого стало легче лишь отчасти.
Живот крутил так, что он не вылезал из кустов до самого позднего
вечера и полностью лишился сил.
Заночевал Сашка неподалеку, едва заставив себя натаскать сухих
водорослей на подстилку...
ГЛАВА 4
Андаманское море. Островной архипелаг Тукаи. Остров
Бихали.
12 июня 2016 года. 10:00
Ночью опять шел дождь, мало того, неожиданно начался прилив, так
что пришлось срочно перебазироваться подальше от воды. В кромешной
тьме, набив себе здоровенную шишку на лбу и ободрав локоть. А в те
редкие минуты, когда Сашке удавалось забыться, во сне приходила
Зюзюкина, танцевала на столе танец живота в одной набедренной
повязке из пальмовых листьев, при этом звоня по подаренному
Бубликом Айфону какой-то подруге и в разговоре с ней обзывала Сашку
разными поносными словами, из которых самым цензурным можно было
считать словосочетание «лох позорный».
Так что проснулся Бубликов весь издерганный и разбитый, словом,
едва живой. Из положительных моментов можно было отметить лишь
только тот, что от вчерашней диареи не осталось ни следа. Правда,
слабость едва ли не заставляла Сашу шататься, а многострадальный
желудок снова вопил, во весь голос требуя какой-нибудь еды, так
что, вопрос пропитания вновь вышел на первый план.