Жалобным шепотком отмолилась, потом, чтобы отпугнуть греховное унынье, потешить ребятишек, сняла с божницы освященную за ночь вербу, перевязанную цветастой вязочкой.
– Ну-ка, дети мои, открывайте рты поширше… – отщипнула вербные почки и скормила их Ванюшке с Верой.
– Фу, небраво… – малая сморщилась, на заплатку не выберешь.
– А мне дак сладко, – подразнил ее брат. – А это, мама, поче?
– А пото, чтоб не хворать да всяку напасть отогнать, – верба нынче свята… Счас я вас похлещу… Да не пужайтесь, не пужайтесь, – я же легонечко, что поглажу.
Мать охлопала себя пучком вербы, потом – сына с дочкой, распевно пришептывая:
Верба свята, верба свята!
Не я освящаю, Божушка освящает.
Верба – хлёст, бьет да слез.
Верба синя бьет несильно,
Верба красна бьет напрасно,
Верба бела бьет за дело.
Верба – хлёст, бьет до слез.
– Теперичи и вовсе никака холера не привяжется… Ну, можно и крестами отпотчеваться. Тихонечко жуйте: в одном кресте курино перышко, чтоб куры справно неслись, в другом – коровий волос, чтоб Майка ладом растелилась и задоилась, а в третьем… там мой волос, чтоб головушки не болели.
– Мам!.. мам!.. – заверещала Вера. – Мне перышко попалось.
– О, и ладно. Куры будут нёские, а как заклохчет какая, посадим на яйца, цыпок выведем. Будешь пшеном их кормить.
– Мама! – выпучил глаза Ванюшка. – А мне – рыжий волос Майкин…
– Но дак ты же у нас Иван-коровий сын. Не сёдни завтра отелится Майка. Будешь телка пасти… Ну, давайте, ешьте да на речку сбродим.
Скучно ество без хлеба и соли, и подсластиться нечем; поклевали ребятишки словно цыпушки распаренных окуней и несолоно хлебавши квело отвалились от стола. Поиграли на топчане бараньими лодыжками, сморились, угомонились, тут и мать …на Благовещенье грех робить… прикорнула подле.
Дольше спишь, дольше о еде не печалишься, купаешься в цветастых видениях, будто уже в ином вечном свете. Ребятишки просыпались, поворочаются с бока на бок, да и опять задремлют, притулившись к матери, – ослабли, бедные; и проснулось семейство аж на закате, когда солнышко уже клонилось ко сну, оплавив желтоватым, сомлевшим светом ершистую гребенку хребта. Вот и день пролетел, вот и отметили праздничек… Теперь бы повечерять с шанюжками и колотым сахаром вприкуску, да вот печа, что кусать неча.
Взявшись за руки, молча поплелись к реке через мглистую голь распадка, поросшего ирником и осинником. Близенько отошли, и тут остроглазый Ванюшка – накануне-то прямо как в воду глядел – высмотрел, что по заречной хребтине божьими коровками ползут к реке две конные повозки.