— Беги... — прошипел я.
* * *
Почти целый месяц было затишье. Почти
целый месяц Евдокия Анатольевна Кривцова, урождённая Скёрст,
чувствовала себя пускай и не в безопасности, но хотя бы не под
лупой у людей, которые совсем недавно казнили её мужа.
И вот, после возращения Артёма, всё
началось опять…
За обедом она краем уха услышала
что-то про «компромат» и «слитые данные». Что это были за данные и
на кого, она не расслышала, но этого вполне хватило, чтобы
въевшаяся под кожу тревога накрыла с новой силой.
Да, Евдокия ничего не делала, но на
неё теперь обязательно подумают. А её покорность и сидение ниже
травы приплетут к делу и сочтут подозрительным. К тому же, после
гнилых поступков Пети у Патриарха, должно быть, не будет особенного
желания разбираться в том, действительно ли она виновата.
«Нужно что-то делать, — решила
Евдокия. — Пока не поздно».
И решилась-таки…
— Михаил Александрович? — приоткрыла
она дверь в кабинет Патриарха после робкого стука.
— Да-да, Евдокия, входи, — отозвался
Патриарх.
Слезоточить Евдокия Анатольевна
начала ещё до того, как произнесла первое слово. На её удивление,
Патриарх не был холоден, и даже наоборот – налил ей водички и
попросил так сильно не переживать.
— Михаил Александрович, — дрожащим
голосом сказала Евдокия. — Отпустите меня, пожалуйста... в
монастырь, или в дом инвалидов, сестрой милосердия. Не могу я…
— А что ж такое, голубушка? —
Патриарх пристально посмотрел ей в глаза. — Ты в грехах мужа не
виновата.
«Знает, как есть знает! — обожгла
Евдокию страшная догадка. — Ой, дура, и зачем только пошла!»
— Не виновата, Михаил Александрович,
да только кто ж мне теперь поверит? Я и здесь теперь чужая, и у
своей родни, и у Петиной… Одна надежда, что вы Танечку мою с Ваней
разлучать не станете, а до себя мне и дела теперь нет, одно сказать
– жизнь кончена.
— И ты решила посвятить себя
сестринскому делу? — Патриарх откинулся в кресло и прищурился. —
Рвение твоё похвально, да только от чего ты бежишь? Разве тебя
кто-то гонит?
«Да пропади они все пропадом! — вдруг
разозлилась Евдокия. — И Петя с его комплексами, и дед мой с его
жадностью. Почему я должна за них за всех расплачиваться? Почему
из-за них должна Танюша страдать?»
И она всё, как на духу, выложила
главе рода. Что знала, что сама поняла, до чего догадалась. И
особенно – про Петю и его просьбу связаться со Скёрстами, и как он
ей завещал его чёрное дело продолжить. Начала говорить – и уже не
могла остановиться. Три раза на пореветь в голосину прерывалась,
пару раз на колени вставала, но по мере того, как говорила –
чувствовала, как становится легче.